Дорога на Дамаск

— Прошу тебя, не перебивай! Я пытаюсь растолковать тебе, что ни при каких обстоятельствах не лишусь своего жалованья, а твоя зарплата, в сущности, нам не нужна. В этом отношении мы, к счастью, отличаемся от большинства джефферсонских семей. Намного больше, чем в твоих деньгах, мы нуждаемся в том, чтобы ты воспитывала Елену, пока ей не придется идти в детский сад. Через два года ты легко найдешь себе новую работу. Посвяти эти два года нашей дочери!

Саймон прав! Совершенно прав! Необходимо как можно больше оттянуть тот момент, когда Елена попадет в лапы джабовцев!

— Ну хорошо, — прошептала Кафари. — Я увольняюсь.

Саймон облегченно вздохнул.

— Спасибо, — пробормотал он.

Кафари лишь кивнула в ответ, радуясь тому, что уже вечер и скоро можно будет забыться сном.

II

Кафари готовила Елене завтрак, когда раздался громкий стук в дверь. От неожиданности Кафари пролила молоко. К ним с Саймоном никто не приходил без предупреждения, потому что «Блудный Сын» вполне мог расстрелять незваного гостя. Даже родственники Кафари предупреждали о своем появлении. Кроме того, шла весенняя посевная и все в Каламетском каньоне были очень заняты. В это время года фермеры отправлялись в поля, хлева и загоны еще затемно. Население каньона так поредело, что уцелевшим приходилось работать за троих. Кафари и Саймон, только что усадивший Елену на ее детский стульчик, обменялись удивленными взглядами.

— Кто бы это мог быть? — озадаченно спросил Саймон.

— Сейчас посмотрим, — с озабоченным видом пробормотала Кафари, вытерла полотенцем руки и решительно направилась к двери.

На крыльце она обнаружила высокую остроносую женщину с ротиком, похожим на куриную гузку. Как и полагалось государственному служащему, она довела себя диетой до такой худобы, что напоминала ходячий скелет. Теперь эта костлявая дама взирала на Кафари сверху вниз сквозь стекла очков, заключенных в тонкую стальную оправу, весьма популярную среди джабовских бюрократов. Надевая такие простенькие очки, они всем своим видом старались продемонстрировать близость к простому народу, потому что официальная доктрина ДЖАБ’ы гласила, что все трудящиеся равноправны.

За спиной у женщины переминался с ноги на ногу огромного роста мужчина, смахивавший физиономией на павиана и явно не уступавший силой крупной горилле. Он, судя по всему, не изнурял себя диетами, модными среди чиновников и звезд шоу-бизнеса. Кафари догадалась, что это телохранитель, но до нее не сразу дошло, зачем он появился у ее двери в семь утра.

— Вы Кафари Хрустинова? — ледяным тоном спросила ее тощая женщина.

— Да. А вы кто такие?

— Мы, — сказала женщина, с угрожающим видом дернув головой, — группа, которой поручено заниматься защитой счастливого детства Елены Хрустиновой.

— Защитой ее счастливого детства?!

— Траск, запишите, что у Кафари Хрустиновой пониженный слух, но она не пользуется слуховым аппаратом. Маленькому ребенку очень опасно находиться в одном помещении с таким человеком.

— Постойте! Я вас прекрасно расслышала, но не поверила своим ушам… Да и вообще, что вам здесь надо?! Я не работаю и весь день сижу с ребенком. Ваш закон на меня не распространяется!

— Распространяется! — рявкнула женщина. — Вы что, не читали уведомление, разосланное вчера вечером всем родителям на Джефферсоне?

— Какое еще уведомление? В котором часу его отправили? Мы с мужем прочитали перед сном все сообщения, но ничего такого среди них не было.

— И во сколько же вы их читали?

— В половине одиннадцатого.

— Траск, запишите, что двухлетний ребенок этих родителей по их прихоти вынужден бодрствовать поздно вечером, когда ему уже положено спать.

— Это мы легли в половине одиннадцатого! — воскликнула Кафари. — А Елену уложили в половине восьмого!

— Это голословное утверждение, — заявила тощая женщина таким вызывающим тоном, что Кафари начала терять самообладание.

Внезапно над ухом Кафари раздался голос Саймона, такой же ледяной и отчужденный, каким он был в день смерти Абрахама Лендана.

— Прошу вас немедленно удалиться!

— Вы мне угрожаете?! — зашипела защитница счастливого детства.

У Саймона на руках сидела Елена, а сам он угрожающе усмехался: