Дорога на Ханаан

В жесткой оценке личности Тераха Люкимсон и Абрамович следуют за Раши, который в примечании к словам «…и умер Терах в Харане», пишет: «А почему Писание говорит о смерти Тераха до (того, как говорится об) уходе Аврама? Чтобы об этом не знали все и чтобы не сказали, что Аврам не исполнил (долг) почитания отца, оставил его на старости лет и ушел. Поэтому Писание говорит о нем как о мертвом. Ибо преступных еще при жизни называют мертвыми, а праведных даже после их смерти называют живыми…»[99]

Иную картину прощания Аврама с отцом рисует нам «Книга Юбилеев». «Тогда говорил он со своим отцом и возвестил ему, что он выйдет из Харана, чтобы идти в землю Ханаан, что он осмотрит ее и возвратиться к нему. И отец Терах сказал ему: „…Иди в мире! И если ты найдешь страну угодную очам твоим, чтобы жить там, возьми и меня с собою…“.[100] Мы видим, что возможность возращения в отчий дом предусматривается Аврамом как вполне реальная альтернатива развития дальнейших событий. И все же чувствуется, что слова эти сказаны больше в утешение отцу. Но и Терах, может быть, до конца не веря в такую возможность, сохраняет надежду на встречу с сыном.

«…и вышли, чтобы идти в землю Кынаанскую…» (Б. 12;5).

Авраму и его спутникам предстояла длинная и нелегкая дорога.

«Путь из Харана, родины патриархов, – пишет Вернер Келлер, – в землю Ханаанскую пролегал на юг более чем на шестьсот миль. Он следовал вдоль реки Балих до Евфрата, а оттуда караванным путем тысячелетней давности через оазисы Пальмиры (библейский Тадмор) к Дамаску, и от него в юго-западном направлении к Галилейскому озеру (т. е. озеру Кинерет – Л. Г.)».[101]

Версия маршрута Аврама, представленная немецким исследователем, в целом соответствует историческому контексту Эпохи патриархов. Однако трудно согласиться с тем, что, переправившись через Евфрат, путешественники прямиком направились в сирийские оазисы. Не забудем: у Аврам не было верблюдов, в качестве транспортного средства «корабль пустыни» будет использоваться на Ближнем Востоке лишь много веков спустя. Сомнительно, чтобы по дороге от Евфрата к Иордану современники Аврама рисковали так глубоко забираться в пустыню. Скорее всего, Тадмор приобрел огромное значение «перевалочного пункта» лишь к концу II тысячелетия до н. э.

Судя по всему, Аврам не избегал крупных центров и не выбирал окольных дорог, как это будет в последствии в Ханаане. Имеются косвенные свидетельства того, что Аврам предпочел миновать Сирийскую пустыню с запада в районе города-государства Эблы, одного из древнейших цивилизационных центров ближневосточного региона, существовавшего уже в начале III тысячелетия до н. э.

Эбла – одно из самых поздних фундаментальных открытий Древнего Востока. Лишь в 60-е годы XX века на холме Тель-Мардих в Сирии были обнаружены первые многообещающие свидетельства древней городской цивилизации. Правда, в уже известных ближневосточных документах Эбла упоминалась не раз, но где она располагалась, и что собой представляла, не знал никто. Первые систематические раскопки в районе Тель-Мадиха начал в 1974 году итальянский археолог Паоло Маттиа. Вскоре ученые поняли: перед ними крупное самостоятельное древнее государство.

Но – поразительно: Эбла располагалась вдали от более или менее значительных рек. Это обстоятельство опровергало давно устоявшуюся в археологии догму, что высокоразвитая цивилизация глубокой древности могла появиться только в непосредственной близости от одной из великих рек, таких, например, как Нил, Тигр, Евфрат или Инд. Ученые не верили своим глазам.

Верхние слои холма относились ко времени Хаммурапи, то есть в эпоху патриархов, во всяком случае, в ее начале город еще существовал во всем своем великолепии.

Дальнейшие раскопки помогли ученым обнаружить надпись «Ибби-Закир – царь Эблы». Это стало вполне убедительным доказательством того, что именно здесь находился город, упоминавшийся в аккадских надписях XXIV–XXIII веков до н. э.

Вскоре ученых ожидала еще одна потрясающая находка: огромная библиотека и архив, состоящие из 17 тысяч клинописных табличек, написанных на неизвестном языке. Текст не поддавался расшифровке до тех пор, пока этнограф экспедиции Джованни Петтинато не обнаружил фрагменты словарей, где были написаны эблаистические слова и их шумерский перевод. Оказалось, что язык напоминал скорее иврит или финикийский, чем аккадский.