За полуобнаженной красоткой с подносом в руках шел в костюме официанта… главный бандит… нет, милицейский полковник… нет, оба они, но в одном лице, и лицо это льстиво, по холуйски, улыбалось. Здесь же, на месте бетонной колонны, появился альков с кроватью под балдахином и массой подушек, которые заботливо взбивал Дюбель, или как его там, но тоже во фраке и с бабочкой под квадратным подбородком. Вид при этом у него был чрезвычайно ответственный и сосредоточенный. Закончив свое занятие, он легким движением откинул угол одеяла и, прихватив с собой седого, с достоинством удалился.
А жизнь-то налаживается! — мелькнула в голове затертая концовка анекдота и я пожалел, что тренировочный костюм не соответствует важности момента, но интуиция подсказывала, что и он мне вскорости не понадобится. Тихая музыка обволакивала. Избавляясь от деталей туалета, красотка тянула меня за руку к дверям рая. Как человек покладистый, я не сопротивлялся. Чего хочет женщина, того хочет бог! Послушного судьба ведет, а упрямца тащит! Ласковый теленок… нет, это уже из другой оперы. Соски ее тяжелых грудей упирались в меня стволами помповых ружей, низкий голос страстно вибрировал:
— Не говори им, где спрятал деньги, ты скажешь это мне!
Полупрозрачные трусики упали на пол, я был на все согласный. Деньги, так деньги! Спрятал, так спрятал! Почему же не сказать — скажу… но потом, не сразу! А там посмотрим, как карта ляжет. Ее руки обвили мою шею, под тяжестью содрогавшегося от страсти тела я рухнул на перины кровати. Я весь дрожал от охватившего меня желания… как вдруг из-за розового полога высунулась озабоченная физиономия Торквемады и инквизитор сходу осенил нас крестом:
— Pax vobiscum! Мир вам! Я тебя повсюду ищу, а ты тут сексом пробавляешься! — буркнул он недовольно. — Великий грех, сын мой, великий… — бросить человека на полпути к свободе!
Красотку с меня как ветром сдуло. Словно подброшенный в воздух, я вскочил на ноги и, сжав кулаки, пошел на инквизитора. Ярость моя не знала предела:
— Ну погоди, иезуитская морда, я с тобой, гнида, за все рассчитаюсь! Сколько женщин сжег на костре, не мог найти им лучшего применения? Опять шаловливые ручонки чешутся? Сам делом не занимаешься и другим не даешь!..
Я мог еще многое ему сказать, но Торквемада, надо отдать ему должное, не дрогнул. Смотрел на меня холодно, бледные губы сложились в саркастическую улыбочку.
— Гэнус хуманум! — процедил он сквозь зубы, — род человеческий, как же глупы твои дети! Неужели так трудно отличить лицедейство от жизни, пусть и бессмысленной? Или ты не слышал стрекотания камер? Или тебе ничего не подсказал саундтрек? Каюсь, не предупредил, но кто же мог предположить, что тебя затащат в свою резервацию киношники?.. Сначала их хотели поместить вместе с убогими творениями литераторов — как ни крути, а продукция одного пошиба — только уж больно они со своими стрелялками агрессивны. Вот и пришлось искать место для зоны в другом конце атриума, куда и спрятали от греха подальше героев большинства кино-поделок. Мог бы, между прочим, и без моей помощи догадаться — видел же, что хороших и плохих парней играют одни и те же актеры! Сюжеты, казалось бы, разные, а на головы зрителей льются одинаково мерзкие помои… — Торквемада приосанился и осенил себя крестом: — Слава Богу все обошлось! Если бы попался в лапы к телевизионщикам, тогда бы пропал совсем! Они бы тебя по сериалам до непотребства затаскали, а то и сам, объевшись «мыла», запросился в мир иной. Много в бытность свою инквизитором сжег я книжек, но, в сравнении с их скудоумной похабщиной, они кажутся мне теперь детскими сказками. Нет, сын мой, — вздохнул Томас, — настоящей жизни ни по ту, ни по эту сторону кинокамеры нет, один эксгибиционизм! Такова убогая человеческая сущность, ну а нам с тобой, вознеся хвалу Господу, пора продолжить наш путь…
Молитвенно замерев, Торквемада возвел очи к небу. Я смотрел на него в растерянности:
— Но, послушайте!.. Где же вы раньше были, когда меня убивали? Если уж приспичило войти в кадр, тогда бы и появились. Зачем было в самый неподходящий момент соваться в альков? Не мальчик ведь, могли бы и подождать! Может быть, я сам хотел убедиться, что передо мной иллюзия фабрики грез…
Но, занятый своими мыслями, великий инквизитор меня не слушал, а возможно, и не слышал. Отвернулся и, ставя врастопырку больные ноги, заспешил по тянувшейся вдоль резервации киношников тропинке. И был совершенно прав: кто знает, какие еще сценарии роились в больном воображении обитателей зоны! Едва поспевая за монахом, я еще долго оглядывался и втягивал боязливо в плечи голову.