Дорога на Мачу-Пикчу

Песок под ногами, представлявшийся от сарая обычным, оказался черного цвета. Поднимаясь волнами, от него исходил влажный, обволакивающий жар. Прямо над головой в угрюмое небо уходили, на манер небоскребов, неприступные базальтовые скалы. Мокрый от высокой влажности камень блестел, как полированный. Звезд не было видно, но из просвета между фиолетовыми тучами пятном на грязных обоях проступало бледное светило. Смотревшееся с того берега солнцем, отсюда оно виделось луной, проливавшей на скорбный мир потоки мутного, белесого света. Струившийся с неба холод смешивался с исходившим от земли зноем от чего было трудно дышать. В мертвенно неподвижном воздухе, как в потревоженном аквариуме, висела мельчайшая муть, которую, казалось, можно было черпать горстями. Хотелось высунуть по-собачьи язык и забиться в тень… только теней мир вечных сумерек был лишен начисто. Сказать, что их отсутствие действовало на нервы, означало бы приукрасить картину, давившую на психику своей выморочной нереальностью.

— Что это ты так разволновался? — пробурчал дядюшка Кро, видя, как я беззвучно, словно рыба, двигаю губами. Похоже, негодяй научился понимать меня без слов: — Кому они нужны там, где сами люди — тени!

Я обвел взглядом широкую полосу утыканного осколками скал песка и все во мне содрогнулось. Душа наполнилась безысходной тоской. Словно в поисках чего-то, на что можно было опереться, я повернулся к покинутому нами берегу, но зрелище сгрудившихся у вод забвения людей оказалось еще более гнетущим. На выступавшем из желтоватой дымки сонмище лиц лежала печать отрешенности, взоры несчастных были устремлены в одну точку, но на самом деле каждый из них смотрел в себя. Старые и молодые, красивые и безобразные, они отряхнули прах жизни с ног своих и теперь тщились понять что же это такое было. Совсем недавно я удивлялся тому, что святые такой радостной религии, как христианство, никогда на иконах не улыбаются. Дитя, я тогда не знал, что им, как сейчас мне, довелось повидать! Из под кисти богомаза не могло выйти ничего, кроме бесконечной любви к страдальцам, имя которым легион…

Дядюшка Кро, если и думал о чем-то, то совсем о другом:

— Ложись рядом, Дорофейло, погрей старые косточки! Если бы не царящая здесь безысходность, так бы на этом берегу и обретался…

Однако перспектива поваляться на пляже с видом на врата ада меня не обрадовала. К гнусности пейзажа добавлялся отчетливый запах сероводорода, хотя и без него состояние мое было близко к обморочному. От причала, рядом с которым мы вышли на берег, к озарявшемуся красными всполохами входу в пещеру вела уложенная каменными плитами, выбитая ногами грешников дорога. О низко положенные бревна настила тяжело плескалась тягучая, как мазут, вода. Накатывая на черный песок, волны на мгновение застывали, потом так же медленно и неохотно отползали назад, обнажая сплошь усеянное монетами дно. Греческий обол соседствовал здесь с американскими центами, а кое где можно было разглядеть и российские полушки вперемешку с грошиками.

И на этот раз дядюшка Кро проявил чудеса догадливости. Проследив направление моего взгляда, лениво заметил:

— Традиция такая, класть под язык покойничку мелкую монетку! Для Харона. Только лодочнику денежки эти без надобности…

Зевнув во всю пасть, крокодил прикрыл блаженно глаза. Я опустился на песок и стащил с себя теннисную майку, вытер носовым платком взмокшие лицо и шею. Сейчас бы, как после парной, броситься в снег, а потом выпить запотевший стакан белого сухого с минералкой! Но аллигатор не дал мне расслабиться и погрузиться в мечты:

— Ладно, хватит прохлаждаться, поползли! Когда придет новая партия грешничков, Церберу будет не до нас…

Прохлаждаться?.. Ну и воображение же у хвостатого! Мне бы немного придти в себя или, хотя бы, просто подышать полной грудью, но дядюшка Кро уже вступил на выложенную камнями дорогу и, переставляя чудовищные лапы, зашустрил к вратам ада. Ничего не оставалось, как только покорно плестись за ним.

Вот, оказывается, каков он, последний путь, — размышлял я, понуро глядя себе под ноги, — весь в рытвинах и выбоинах, оставленных миллиардами прошедших им людей. О чем они думали, спотыкаясь об эти камни, если думали вообще? Что согревало их души на пороге преисподней? Мысль о том, что вопреки всему удалось зачерпнуть горсть счастья? Или благодарность Господу за шанс жить и изменить себя?.. А я, я о чем думаю? Ведь все получается в точности, как я того боялся: сначала на этот берег, теперь к вратам ада, а там остается один шаг… Так, может, и они, в точности как я, надеялись до последнего?..

Ноги отказывались двигаться, я передвигал их с трудом, но к дыре в скале мы все же доковыляли. К аромату тухлых яиц здесь присоединился отчетливый запах серы. Над непроницаемо черным входом в пещеру растяжкой красовался плакат: «Оставь надежду всяк сюда входящий!», а ниже кривыми, прыгающими буквами стояло: «Уходя из жизни, вытирайте ноги!».

Знавший повадки Цербера, дядюшка Кро заглянул за стоявший сбоку, на манер сторожевой будки, осколок скалы и драматическим шепотом сообщил: