Дорога на Мачу-Пикчу

Сочтя тему исчерпанной, он отвалился на спинку скамейки и сложил на манер усопшего на груди руки. Смежил веки, показывая своим видом, что разговор у нас не получился. Но я держался другого мнения. Универсальное правило общения с людьми состоит в том, чтобы задеть их за живое и тем вызвать к себе интерес.

— А то садись, навестим вместе твою матушку…

Щека моего невольного собеседника дернулась, но глаза он все — таки приоткрыл, бросил ленивый взгляд на машину:

— На этой твоей фитюльке?.. Туда грузовики проехать не могут, их тракторами таскают! Деревню нашу года три, как из живых вычеркнули. Провода, какие не успели снять, скрали, они теперь без надобности.

Сказано это было таким ровным и бесцветным голосом, как если бы говоривший полностью одобрял принятые администрацией района меры. Дело известное, дальние деревеньки вымирали, оставшихся жителей, преимущественно старух, свозили в одно место, но пока еще не на погост.

— Мать, выходит, керосином пробавляется! — не унимался я, подстраиваясь под его неспешный говорок.

Он нехотя кивнул:

— Им, чем же еще.

— Так, может, ей пару канистр и забросить? Приехали бы, как люди, в гости, приняли опять же по стакану…

Не ожидавший такого поворота разговора, мужичок оживился. Достал из кармана ватника спички и поджег недокуренную папиросу. Выпуская в сырой воздух дым, принялся рассуждать вслух:

— Телегу мы в два счета спроворим, телега с лошадью не проблема! Поставить за них Василичу придется, не без того… — глянул он на меня вопросительно и я с готовностью подтвердил его решение. — Зато загоним к нему во двор твою тачку, будет не без пригляду. Тебя как звать-то? Меня Колькой!

Разом преобразившись, Николай стал суетливо деятельным.

— Вот такой я человек, — приговаривал он, направляясь энергичным шагом к призывно распахнутым дверям магазина, — если другу надо, в лепешку разобьюсь!

Другу было надо, тем более, что этот друг выразил в моем лице готовность полностью финансировать экспедицию. Переговоры с Василичем прошли более чем успешно, после чего, закусив, Колька запряг кобылу. Сам хозяин сделать этого уже не смог бы. С исторической встречи не прошло и полутора часов, а мы, затарившись провиантом, уже бодро трусили рысцой по тракту. Весело позванивали бутылки, застоявшаяся лошаденка звонко перебирала копытами. Возница, на манер ямщика, что-то напевал, но, лежа ничком на соломе, слов песни разобрать я не мог. Колька оказался прав, ливень так и не собрался, но висевшая в воздухе водяная пыль оседала на лице и на волосах. Достаточно было провести по лбу ладонью, как она становилась мокрой.

Так споро и беззаботно мы покрыли километров пять, после чего дорога резко преобразилась и конь наш, растеряв кураж, самостоятельно перешел на шаг. Теперь, прыгая на ухабах, телега двигалась вперед на манер бросаемого океанскими волнами парохода. От бортовой качки меня легко мутило и я со злостью думал, что последний раз до нас здесь проходили поляки во главе с Мнишками и уже тогда остерегались называть эти рытвины дорогой. После получаса такой езды, сознание начало мерцать и, вконец убаюканное, отлетело в другие края, оставив мое бренное тело обретаться на грешной земле. Глаза окончательно закрылись, когда же я с трудом разлеплял веки, то видел вокруг себя одну и ту же картину. Подступивший со всех сторон белесый туман окружал стеной и мне казалось, что мы остались одни во Вселенной и, покинув пределы родной Земли, плетемся, бросив вожжи, унылым Млечным Путем. Позади лежала вечность и вечность расстилалась впереди, и эту вечность нам предстояло коротать. Веки мои наливались свинцом и падали, и мир снова переставал существовать…

Дремавший, свесив голову, Николай иногда просыпался и, удивительным образом, продолжал свой рассказ с того места, на котором впадал до этого в забытье.

— Маманя моя, — говорил он, делая между словами длинные паузы, — жительствует в деревне безвылазно… Окромя ее там никто не живет… Летом с детями наезжают, только без электричества что за жизнь… — голос его постепенно затихал, Колька умолкал, но по прошествии времени вновь возвращался к действительности: — Домов осталось с дюжину… дров на зиму не напасешься… керосина не накупишься…

В одно из таких пробуждений я поинтересовался:

— Не заблудимся?..

Возница мой только усмехнулся, сказал, здесь другой дороги нет, а лошадь ученая, сама довезет, ей, поди, тоже неохота среди поля ночевать. От него за версту несло перегаром и едкой махоркой. Кобыла наша, несмотря на ученость, а возможно благодаря ей, спала на ходу и, если и перебирала ногами, то исключительно по привычке и чтобы не упасть. Под колесами умиротворенно чавкала грязь, остро пахло сырой землей. Эх тройка, птица тройка, — повторял я про себя в ритме качки, — куда же ты, родимая, тащишься?..

Заветного поворота все никак не случалось и я совсем было потерял надежду, как вдруг лошадь свернула направо и, прибавив шаг, пошла только что не рысью. Проснувшийся возница стряхнул дремоту и, пройдясь для острастки по ее тощему крупу вожжами, как-то по былинному гикнул: