Дорога на Мачу-Пикчу

Я не успел ничего сказать, она уже спускалась вниз в котлован. Светлая фигурка с пылающей на солнце копной волос. Куда она подевалась, моя первая любовь? Время размыло ее черты, помню только упорные серые глаза и плотно сжатые губы. Сколько мне тогда было? Лет пятнадцать, не больше…

Я закурил, отвернулся. Усилием воли заставил себя увидеть, как взбираюсь на трубу, как иду, раскинув руки, над бездной. Заставил почувствовать под ногами предательскую округлость, хотя ощутить ее удалось не сразу.

Стоя рядом, Карл глухо молчал. Разное бывает молчание, он молчал с презрением. Потом тяжело вздохнул и, не глядя на меня, заметил:

— Вот и славненько! — нахмурился, делая вид, что занят выбиванием трубки. — Пойдемте дальше…

Я взял его за рукав и повернул к себе лицом.

— Послушайте!.. — мне было трудно говорить. — Ну не пошел я по трубе, не пошел, что с того? Почему такую мелочь надо драматизировать, делать из нее проблему?

Что было в его устремленном на меня взгляде? Желание помочь? Жалость?..

— А разве я что-то сказал? — поднял он домиком седенькие бровки.

Я уже в бешенстве кричал ему в лицо, я брызгал слюной:

— Мы взрослые люди! Какая разница было это на самом деле или нет? Далась вам эта чертова труба!..

Старичок пожал субтильными плечиками:

— В том-то и дело, что не мне, а вам! Вы, а не я, убедили себя в том, что страх удалось перебороть. А с ложью о себе самом трудно жить, она, как больной зуб, нет — нет да напомнит о своем существовании. Впрочем, многие приспосабливаются и даже не чувствуют неудобства. Человеческий мозг инструмент на редкость изворотливый, особенно, когда есть нужда оправдаться в собственных глазах. А червячка сомнения можно и придушить, правда до конца не удается… — он неожиданно улыбнулся. — Что же вы, господин Дорофеев, такой нервный! Как что не по нраву, сразу кричать и в драку! Представляю каково вам придется, когда мы дойдем до любимых Зигмундом постельных сцен. Сексуальная сторона жизни человека, если посмотреть на нее с юмором, просто кладезь для разного рода умозаключений и шуток. Комментировать происходящее я, естественно, себе не позволю, но уж и вы, сделайте милость, держите себя в руках…

Я только тяжело вздохнул. Мало мне было увиденного, настоящие испытания, похоже, поджидали меня впереди. С чем мне точно не хотелось знакомиться, так это с интимной стороной собственной жизни, о которой я знал не понаслышке. Знал о ней, по-видимому, и мой гид, уж больно хитро за очечками блестели его глаза. Присутствовать при собственных похождениях в роли порногероя, да еще в компании с язвительным, пусть и молчащим, Карлом!..

— Если вы задались целью, чтобы меня от самого себя стошнило, то она близка! — хмыкнул я, вытирая лицо платком. — Неужели не было в моей жизни ничего светлого и радостного?..

Карл пожевал в задумчивости губами:

— Не в моей практике вмешиваться, но так уж и быть!

В следующее мгновение мы с ним стояли на высоком берегу спокойной, равнинной реки. На другой стороне раскинулся заливной луг, на котором пасся табун лошадей. Из-за прочерченного дальним лесом горизонта вставало умытое и начищенное до самоварного блеска солнце. Небо и трава радовали глаз свежестью красок, прохладный воздух был чист и приятен. В бескрайней, устремленной к звездам синеве заливался жаворонок. Раннее утро обещало долгий, счастливый день, какие бывают только в детстве, с таким же длинным и теплым вечером, с выкатившейся на черный бархат неправдоподобно большой луной и пением соловья.

Я увидел себя, спортивного и подтянутого, спускающегося пружинистым шагом к реке. Раздевшись на узкой полоске пляжа, я бросился в воду. Она обожгла, но уже через секунду принесла освежающее блаженство. Загребая саженками, я плыл к другому берегу и упругие струи ласкали мое длинное, мускулистое тело. Я физически чувствовал, что принадлежу этому прекрасному и такому радостному миру, что впереди у меня бесконечная череда таких же светлых и счастливых дней.

Старикан смотрел на меня с доброй улыбкой. Он прекрасно представлял, что со мной происходит. Между тем я уже выходил на берег и направлялся прямиком к пасшемуся неподалеку табуну. Трава под ногами была мягкой и шелковистой, расступаясь передо мной, лошади прядали ушами и косили в мою сторону большим карим глазом. Я ощущал их дыхание, чувствовал прикосновения ласковых губ, как это бывает, когда протягиваешь им на ладони натертый солью ломтик сухого хлеба…

Вдруг в моей руке сверкнул нож, Широкий и массивный, он был создан для убийства, он притягивал к себе кровь.

— Нет! — схватил я за рукав Карла, — нет!..