Дорога на плаху

— Да, это так, — продолжил убийственное сообщение Комельков. — В настоящее время у Евгении нет беременности, и не было. Нарушение цикла менструации произошло, Борис, наберись мужества, из-за ошеломляющего открытия: в юности она подверглась воздействию радионуклидов, у нее нарушен генетический код, произошла мутация и ее. — доктор сделал паузу, выхватив из кармана платок и принялся промокать вспотевший от напряжения пот, искоса поглядывая на молодого сыщика, который сидел с мраморным лицом и в позе человека, ожидающего сокрушительного удара, и удар этот нанесет никто иной, а врачеватель, по роду своей деятельности гуманист, но сейчас выступающий в роли безжалостного трибуна, опустившего вниз большой палец. — Я сказал, произошла мутация и ее женские половые клетки вытесняются мужскими! Но Санданович утверждает, — заторопился доктор, видя, как отрешенно слушает его Борис, — что это излечимо! Его слова обнадеживают. Я тоже так думаю. У нас есть шанс вернуть женщине ее первоначальное предназначение. Но это будет нелегкая борьба. Не исключено хирургическое вмешательство.

— Я могу ее потерять? — сдавленным голосом, словно на горло ему накатили колесо от трактора, промолвил Борис.

— Ее жизни пока ничто не угрожает, — доктор налил в стакан воды из стоящего на столе сифона и предложил Борису. — Выпей, дружище.

Петраков дрожащей рукой схватил стакан и с жадностью его опорожнил.

— Это очень тяжелое известие, сынок, — сказал мягко генерал, — я так же глубоко потрясен, и по-отечески переживаю за тебя и Евгению. Ты, я думаю, еще поговоришь с Юрием Александровичем на эту тему, и если имеешь силы для дальнейшего делового и очень обстоятельного разговора, то можешь остаться, — генерал вопросительно смотрел на бледного и потерянного, разбитого на голову Петракова.

— Если это будет касаться дела, которое я веду, я готов работать, — не говорил, а хрипел Петраков.

— Да, непосредственно, но оно только отправная точка в решении проблемы вплоть да самых высших властных и производственных структур, выступающих в роли киллера, — ответил генерал, — но ты выйди в коридор, покури, встряхнись и заходи. Мы тут с доктором кое-что обсудим, так что у тебя есть время перегруппироваться.

Борис медленно поднялся, и, покачиваясь в такт то падающего, то прыгающего вверх пола, налегая на протез и балансируя руками, как канатоходец, направился к выходу. Генерал и врач молча проводили его сочувствующими взглядами. Они понимали, что канат, по которому сейчас движется молодой человек, натянут слабо и может уйти из-под ног.

Борис протиснулся через домну приемной в оранжевый коридор с черными полосами, в конце которого стоял человек с кислородной маской. Воздуху не хватало, он сгорает в разгоряченной глотке, прежде чем попасть в легкие. Еще несколько секунд и он задохнется. Но человек прыснул живительной струей кислорода и открыл форточку. Борис глотнул хлынувший поток, продышалось, голова гудела, а мысли высыхали, стены вибрировали, издавая треск, пол качался и плыл, как змеиное тело, покрытое цветной чешуей, и он заворожено смотрел вслед уползающему чудовищу. Ему было нехорошо, похлеще того, когда после ампутации ноги он лежал в горячечном состоянии и не хотел жить. И, пожалуй, жизнь его медленно просочилась бы в могилу, под крышку гроба, не появись у его постели Евгения. Она вырвала его с того света своим присутствием, своей любовью, нежностью и преданностью. Он понимал, что ее отношение к нему это не только ответная благодарность за спасение от красноярского кошмара, возвращение к жизни, но и настоящая, большая любовь, расцветшая великолепной розой. Один долг, если и мог подвигнуть женщину на приезд и добровольное ухаживание за раненым, не мог сделать человека таким чутким, нежным, страдающим и в то же время жизнерадостным, счастливым и настолько сильным и уверенным в успехе, что поднимает тонус у всех, с кем соприкасается без малейшего сожаления и корысти. На это способна только любовь! Любовь искренняя, глубокая, выстраданная. Любовь, которая постоянно спасает мир от погибели. Прошло время, счастье оказалось иллюзорным, коварное прошлое становится настоящим, готовое сразить наповал. Так и случится, если он хоть на минуту расслабится, поддастся панике, не вступит в новую схватку за свое счастье, за жизнь любимого человека. Он обязан вернуться в кабинет сильным и решительным, откуда начнется новый этап борьбы. Может быть, снова придется пролить кровь, переносить страдания, но сможет ли теперь победить навалившееся на него горе — медленное уничтожение любимого человека? Он знал, что техногенный процесс человечество не остановит ни при каких жертвах, как не остановила инквизиция передовую мысль, и его беда во всей человеческой тяжести лишь малая капля в море. Правда, таких капель цивилизация накопила целое море, которое, однажды разбушевавшись, разразит всеземную катастрофу.

Появление в коридоре членов экспертной комиссии, которые направлялись к кабинету генерала, толкнуло Бориса вперед, и он слился с ними.