Дорога на плаху

— Не будем падать духом, Константин Васильевич. Вам надо выстоять в этой передряге. Главное, Евгения на свободе, за нее боролся сам Сергей Петрович, человек большой души. Не будь его, исход мог быть весьма плачевный. — Борис протянул руку для рукопожатия. — Я надеюсь на лучшее. До свидания. И жду Евгению.

— До свидания, Борис, вы очень добрый человек. Мы сегодня же начнем сборы и подадимся, скорее всего, на Алтай или в Омск. Не подумайте, что моя любовь к дочери охладела. Женя мне так же дорога, как и раньше. Знайте об этом, и я хочу ей счастья всем сердцем. — Рябуша еще раз тряхнул руку Бориса и удалился.

XV

Борис, перепоясанный бинтами, в свободной больничной пижаме и Евгения в белом халате сидели в холле, где стояли столик и несколько кресел.

— Ваши пирожки, Евгения, просто чудо, ничего не ел вкуснее с того дня, как покинул отчий дом. Моя мама такая искусная стряпуха.

— Когда это было? — польщенная Евгения, скромно улыбалась.

— Год назад я приезжал домой в отпуск. Под Орлом есть городок Мценск, я там некоторое время работал.

— Знакомый город по фильму о жестокой женщине. Меня всегда занимает вопрос: почему один человек добр, а другой жесток? В чем дело, отчего это происходит? Мои родители огромной доброты люди. Мама и папа так любят друг друга, и мне кажется доброта от любви. Но я, их дочь, себя такой не считаю, иначе разве я могла бы совершить такой отчаянный поступок? — Евгения вопросительно смотрела на Бориса, который, съев парочку пирожков, внимательно слушал ее, заглядывая в глаза. — Но, Борис, разве было бы милосерднее оставить его жить таким, как он был. Это бесконечное страдание не только мне, но в первую очередь ему.

— Евгения, вы не должны об этом постоянно думать, тем более себя казнить. Ребенок, утверждают врачи, все равно бы вскоре умер.

— Пока я не могу не думать. Но я стараюсь. Вы и генерал разобрались в моем вопросе. Что вами двигало? Долг или доброта души? Как бы поступили другие? Долг службы — быть справедливым. Но может ли быть справедливым недобрый человек, жесткий и сухой? Вы и Климов — добрые люди, но если добро от любви, то это неверно — вы же не могли меня любить, вы не знали меня раньше.

— Не берусь говорить за себя, но доброта Сергея Петровича именно от любви к людям. Он борется за каждого человека. Я тоже люблю людей. Мне часто в этой связи вспоминаются слова чеха Юлиуса Фучика, замученного фашистами. Он восклицал: «Люди, я любил вас, будьте бдительны!»

— Я не читала о нем ничего, но думаю, это был человек с добрым сердцем.

— Так может быть, все дело в сердце? — воскликнул Борис.

— Как-то не очень укладывается в сознании. Одно сердце доброе, другое — жестокое. Одно сердце любит, другое — нет.

— А вообще чем человек любит — сердцем или душой?

— Я над этой проблемой не задумывалась, когда любила Анатолия. Есть даже выражения: люблю всем сердцем, но и люблю всей душой.

— Да, это вопрос неразрешимый. Но говорят еще: люблю умом.

— Любовь — философская категория. Постоянно находиться в состоянии любви к людям невозможно, но к отдельным людям — да. Скажем, к матери, к отцу или к сыну. Любить людей вообще не состояние, даже не чувство. Это непреходящее. Просто таков человек, добрый, любящий. Я думаю, простой человек свое окружение любит душой и сердцем, а политик — умом. Любви сердца, скажем, у президента на всех не хватит, а ума может хватить. Это будет выражаться в его каждодневных делах, которые, в конечном итоге, приведут его народ к более счастливой и зажиточной жизни, чем она была до его правления. В гении мы всегда хотим видеть непререкаемую душевную чистоту. Но, увы, это не всегда так. Нашему народу редко везло на правителей.

Борис с интересом слушал Евгению и видел в ней иную девушку. С нее слетело подавленное настроение, в котором она пребывала многие дни после случившегося и выглядела теперь человеком, одержавшим трудную победу над собой. Глаза ее сияли, она была так мила, что Борис едва сдерживал себя, чтобы не приблизиться к ней, если не поцеловать, то хотя бы взять ее руку и прижать к своей груди. Он знал, что в нем живет не только сочувствие близкое к состраданию, которое возникло в нем при первой встрече, но усиливающееся влечение, особенно после ранения, когда он часами находился наедине с собой и мог думать просто о ней, о ее глазах, о ее судьбе. Он не уверен, что не окажись эта женщина в такой сложной ситуации, он обратил бы на нее внимание. Но в нем разгорелся интерес к девушке, крепнущий с каждым днем. Борис чувствовал, что ничего поделать с собой не может, будет отчаянно скучать о ней, когда девушка покинет город. Сейчас он был рад, что Евгения так много говорит, а голос ее звучит, как трепетная, неповторимая музыка.

Конечно же, он готов был приласкать ее, но не смел, боясь вызвать в ней страх перед мужчиной, близости, которой она боится больше чем огня. Только время и воспоминания о хорошем человеке, друге, могут как-то подвигнуть ее на ответные чувства, которые питает к ней Борис.