Дорога на простор. Роман. На горах — свобода. Жизнь и путешествия Александра Гумбольдта. Маленькие повести

Его слушали жадно, провожали овациями, хотя он читал без ораторских эффектов, не гонясь за занимательностью, как бы не уверенный еще в своей немецкой речи, от которой успел отвыкнуть, и не решаясь прибегнуть перед немецкой аудиторией к остроумию, галльской «соли», обычной для его парижских докладов.

Когда он закончил оба цикла лекций, специальный комитет поднес ему медаль. На ней изображалось солнце, латинская надпись гласила: «Озаряющий весь мир сверкающими лучами».

Гумбольдту шел шестидесятый год. Он стал главой немецкой науки, признанной крупнейшей фигурой во всей европейской науке. Это походило на апофеоз.

У короля в Потсдаме он бывал запросто; это он использовал для того, чтобы помочь объединению немецких ученых, разобщенных границами множества «герцогств», «княжеств» и «королевств».

И ему удалось добиться, чтобы в Берлине в 1828 году собрался общенемецкий съезд естествоиспытателей и врачей.

Пе первый съезд. Но имя Гумбольдта привлекло на этот раз шестьсот ученых со всех концов Германии.

Его единодушно выбрали президентом съезда. Он произнес благородные слова: «Сама нация, разделенная как в своих верованиях, так и политически, поднимается во всей силе своих интеллектуальных способностей».

Гумбольдт выглядел очень моложаво; дух его почти во старел.

Но что же с его планами, с его путешествием, четверть века назад объявленным «ближайшей целью»? Ведь, «не видев Азии, нельзя считать, что знаешь земной шар…».

По спеша он все это время вел переговоры с русским правительством. Наконец они закончены.

Азиатское путешествие становилось реальностью. Увы! В этой реальности осталось мало сходства с программой, памечепной в 1812 году…

Двенадцатого апреля 1829 года Гумбольдт выехал из Берлина в Петербург. С ним двое: Христиан Готфрид Эренберг, прежде теолог, теперь медик и естествоиспытатель, и Густав Розе, горняк и минералог. Оба вдвое моложе его. Третий — преданный камердинер Зейферт.

«С ЮНЫХ ЛЕТ МЕЧТАЛ ОБ ИРТЫШЕ И ТОБОЛЬСКЕ»

Из окон прусского посольства на Гагаринской Нева, покрытая бурым льдом с редкими разводьями, казалась необъятной, берег за ней окутывала мгла. Гумбольдта почти тотчас же пригласили во дворец. Несколько дней он обедал там, вечера проводил у императрицы, а одиннадцатилетний наследник (будущий Александр И) устроил в честь его особый обед, «чтобы потом помнить об этом». Онемеченная династия, прижимавшая как только могла у себя в империи науку, принимала с распростертыми объятиями европейскую знаменитость, «барона» и друга короля.

Его постоянно именовали бароном. Четверть века назад он не поправил президента Джефферсона, который тоже так назвал его. Постепенно баронский титул закрепился за Гумбольдтом, к некоторому недоумению специалистов по геральдике. Он привык к этому и сам несколько раз подписался так.

Он не был тщеславен. Но, вечный дипломат, не спорил с условностями и привычками общества, где ему приходилось вращаться, не отказывался от того, что ему приписывалось общим мнением или предоставлялось щедротами сильных мира сего. «Придворный с 1827 года» (по собственным словам), он принимал все это: камергер, «эксцелленц». Но внутренне многое тяготило его. И в этом до мелочей регламентированном путешествии с непременным эскортом, раутами, встречами, щелканьем каблуков, речами. И дома, в королевской Пруссии. Легче и свободнее всего ему дышалось — одному перед лицом могучей природы, равному среди равных в Париже.

Лишь в конце жизни он, кто, в истинной глубине своего существа выше всего ставил научные интересы, ради них и жил, дал себе волю. В письме 1852 года тому же инженер–географу Берггаузу мы прочтем наконец: «Нет необходимости особо напоминать… что к моему имени не следует добавлять: ваше превосходительство, камергер, барон и тому подобных громоздких немецких титулов».

Так или иначе, в Петербурге Гумбольдту не оставалось времени для осмотра города. Он отметил то, что встречал по пути из посольства во дворец или Академию наук, — единственную в мире набережную с чудо–линией громадных сказочных дворцов, плашкоутный мост на Васильевский остров, музеи, ледяные горы, качели, бородатых людей в синих кафтанах и меховых шапках, крики сбитенщиков и балаганы со зрелищами на площадях…