Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы)

Тот, кому не довелось самому видеть близкий разрыв снаряда, тем не менее, с помощью кино и даже описания, может себе представить и ослепительную вспышку, и мощный выброс земли, и неудержимый разлет обломков... Другое дело - звук близкого разрыва. Передать его никакими средствами невозможно. Потому что это не только звук. Сила звучания воспринимается здесь как звучание силы. Силы, несоизмеримой с возможностями человека противостоять ей, уцелеть, сохраниться, остаться... Воспринимается звук разрыва не одним только слухом, но и всем существом человека, каждой клеткой его тела, каждой точкой его сознания, всего его "я". И все это "я" на мгновение сжимается, ощущает себя вдруг бесконечно малым и беззащитным. На войне было немало смелых, "обстрелянных" людей, которые не "кланялись" пуле. Снаряду и бомбе не "кланялись" только те, кто не успел этого сделать, кто был сражен до того, как смог что-либо увидеть или услышать...

Прошло несколько мгновений. Был слышен стук падающих на землю тяжелых обломков. Мы постепенно поднялись, выпрямились. Вахмитоненко, бледный, как голый череп, медленно опустил руки. Потом мы все молча вышли в коридор.

Шальной снаряд угодил в наше здание. Торец дома был срезан воздушной волной по самую нашу стену. Ни комнаты Вахмитоненко, ни его стола, ни его кресла, ни его койки не было и в помине. На месте, где находилось окно, покачивалась на двух тонких трубах голубая батарея парового отопления. Зацепившаяся портянка развевалась на ней серым вымпелом...

Первым нарушил молчание лейтенант Зотов.

- Что ж, товарищ майор, раз такое дело, добывайте себе раскладушку и поселяйтесь у нас. Место найдется.

- Найдем, найдем место, товарищ майор! Переселяйтесь, - раздались голоса.

- Нет, нет, спасибо... То есть большое вам спасибо... Я вас... Я вам буду мешать... Я уж где-нибудь пристроюсь...

Подселился Вахмитоненко к группе старших штабных командиров, размещавшихся в красном уголке мясокомбината. К нам в течение всего следующего дня он не заходил. Никто бы теперь не помешал нам развлечься во время работы доброй шуткой. Но в этот день мы не шутили. Сидели серьезные и молча работали. После обеда почти все вернулись в комнату. Без особого интереса послушали патефон... Вдруг с лестницы послышался топот. В дверях показался запыхавшийся Зотов.

- Братцы! - закричал он с порога. - За мной! Скорее! Только тихо! Тихо!

Мы спустились на улицу и подошли вслед за Зотовым к другому концу дома.

В красном уголке, спиной к раскрытому окну, сидел майор Вахмитоненко. Он сидел возле дребезжащего, вконец расстроенного пианино и упорно пытался подобрать одним пальцем знакомую мелодию - "Тучи над городом встали...".

РОКОВАЯ ОШИБКА

Как-то раз - дело было летом 1942 года - дали нам на завтрак в офицерской столовой укрепрайона овсяную кашу. Овес был неободранным, поэтому острые шелушки и "усики" обдирали горло. Кто-то свою порцию съел, кто-то, отпробовав каши, отодвинул тарелку и пошел за чаем к пузатому чайнику, стоявшему на столике у входа.

На обед нам дали суп из того же овса, на второе - овсяные котлеты, а на ужин - из такого же овса пудинг.

На другое утро овсяный пудинг был приготовлен на завтрак. На обед нам сварили суп с овсяными фрикадельками, на второе дали овсяную кашу, на ужин - овсяные котлеты.

На третий день, направляясь в столовую, офицеры спрашивали друг друга: "Неужели опять овсом угощать будут?!" Оказалось, что день опять начинался с овса. Последним в тот день в столовую пришел капитан - начхим укрепрайона. Войдя в дверь, он, вместо того чтобы с нами поздороваться, громко заржал. Все рассмеялись.

Вообще-то, на нашем Ленинградском фронте насчет еды привередничать не привыкли. Слишком памятна была первая блокадная зима, когда и на фронте паек был куда как скуден. Сухарей и то не хватало. Но ведь тогда, зимой, по ледовой Дороге жизни подвезли немало продовольствия для осажденных ленинградцев. А весной и летом продукты стали регулярно доставлять по Ладоге на баржах и кораблях. Паек, положенный бойцам и офицерам, выдавали по полной норме, как на Большой земле. А тут вдруг один овес... Мы не могли понять: в чем же дело?

Тем более что некоторые наши офицеры побывали у соседей - у пехотинцев, танкистов, артиллеристов - и убедились, что везде кормят хорошо. Да и в наших же собственных артиллерийско-пулеметных батальонах, или, как их называли, артпульбатах, на полевых кухнях варили мясные супы с разными крупами, делали на второе котлеты с макаронами, а то и гуляш. И каши были хорошие - пшенная, манная, иногда гречневая, да и та же овсянка, но вполне съедобная. А на нашу кухню, как объяснил нам повар, ничего, кроме овса, не завезли. Кончилось все это тем, что группа офицеров отправилась к полковнику - коменданту укрепрайона - с жалобой на нашу интендантскую службу.

Выслушав их, полковник вызвал к себе начальника интендантской службы. Тот прибежал, вытянулся у двери и, увидев офицеров штаба, начал давать объяснения, не дожидаясь вопросов полковника.