Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы)

- Нету таких! - прокричали несколько голосов.

- Такых дурных нема ниде! - убежденно пробасил Охрименко.

- Таких дурных я и не встречал, - подтвердил Папа Шнитов. - Но ты, Охрименко, ответь мне все-таки на такой вопрос... Только прямо, по-честному, не стесняясь полковника...

- Да, да. Попрошу непринужденно, - сказал полковник Хворостин.

- Скажи по-честному: а не означает ли твоя любовь к своему народу того, что другие народы, например русские, поляки и прочие, для тебя люди сортом пониже, которых можно обзывать всякими словечками, вроде "кацап", "лях" или тому подобными?

- Хиба ж я Петлюра или Бандера який-нибудь? - надулся Охрименко.

- Так и знал! - радостно откликнулся Папа Шнитов. - И могу, Охрименко, сказать, кто ты при таких взглядах будешь. Украинский интернационалист! Честь тебе и слава за это, сержант Охрименко!

Папа Шнитов сделал паузу, оглядел бойцов и сказал:

- Это и ко всем относится. У нас тут, я полагаю, других людей и быть не может. Хочу, как старший по возрасту, с вами поделиться...

Папа Шнитов закрыл крышку блокнота и отодвинул его от себя. Это означало, что он переходил от материалов к личным воспоминаниям.

- Я, товарищи, не меньше любого другого люблю наш народ. Особенно за его русский революционный размах... Но когда революция распахнула нам ворота в широкий интернациональный мир, когда рядом со мной в бою за свободу моего народа увидал я и латышей, и венгерцев, и украинцев, и туркестанцев, и кавказцев, и монголов, и многих других, тогда расширилась моя грудь таким глубоким и чистым вздохом, каким раньше никогда не дышала. Поняли мы все уже тогда и умом, и сердцем, и печенкой, что мы теперь не только русские, венгерцы, украинцы, кавказцы и прочие, и прочие, а что все мы теперь еще и люди! Люди! И выходило так: все то, что было на земле до этого, то есть до революции тысяча девятьсот семнадцатого года, - это была еще не сама человеческая история, а еще только предлюдия.

- Предыстория! - выкрикнул ефрейтор Нонин.

Полковник Хворостин поднял на него глаза и неодобрительно покачал головой.

- Можно и так, - мирно согласился Папа Шнитов. - Будем закругляться. Так вот... Фашисты чего в первую очередь хотят? Они хотят нас расчеловечить. Разогнать обратно по своим национальным огородам. Сидите, мол, варитесь в собственном соку. Нам вас тогда легче будет сожрать поодиночке. Только, как правильно сказал сержант Охрименко, нема дурных!

Полковник Хворостин одобрительно покачал головой. Это придало Папе Шнитову дополнительную уверенность и помогло закончить речь на высокой ноте.

- Так давайте же, товарищи мои дорогие, будем насчет изложенного чрезвычайно бдительными. Если кто-нибудь и когда-нибудь при вас начнет проводить агитацию, чтобы нас поссорить, друг на друга натравить, то есть загнать нас назад в предлюдию, то будем знать: это фашист! В каком бы обличье он ни вылез на свет божий: в бухарском халате, в украинской рубашечке, в еврейском лапсердаке или в русской поддевке! Фашист, и все тут!.. А как надо разговаривать с фашистами - это вы, товарищи, хорошо знаете!

Когда бойцы, наградившие своего замполита дружными аплодисментами, покинули палатку, полковник Хворостин сделал Папе Шнитову несколько небольших замечаний. Он приказал еще больше повысить активность бойцов на политзанятиях. Вместе с тем потребовал поднять дисциплину, не допускать впредь произвольных выкриков. Полковник имел в виду поведение ефрейтора Нонина. Сержанта Охрименко полковник посоветовал готовить к приему в партию. В целом начальник политотдела выступление Папы Шнитова одобрил.

* * *

Однажды в штабе и в политотделе дивизии стало известно, что вместе с пополнением из запасного полка прибыл боец, который отказывается брать в руки оружие и участвовать в боевых действиях. Боец этот объявил себя баптистом и заявил, что вера не позволяет ему убивать кого бы то ни было, даже фашистов. Первым побуждением командиров, столкнувшихся с таким поведением, было отправить баптиста в трибунал.

Однако прокурор дивизии неожиданно охладил тех, кто предлагал столь простое и быстрое решение.

"За религиозные убеждения судить не будем, - сказал он. - Такого закона нет. Вот если этот боец на самом деле верующим не является, а лишь отказывается воевать под предлогом религиозных убеждений, тогда пожалуйста. Тогда будем судить". На вопрос: "Как узнать: всерьез этот Щукин верит или симулирует веру? Душа ведь не печенка - в нее не влезешь?" - прокурор ответил: "Придется влезать, ничего не поделаешь".

Между тем Щукин, молодой парень из Сибири, воспитанный в среде и в семье баптистов, не поддавался ни на какие уговоры, как до этого не поддавался угрозе суда по законам военного времени. Тогда полковник Хворостин, который пару раз безуспешно беседовал со Щукиным, предложил направить его в роту к Папе Шнитову в надежде, что, может быть, тот сумеет повлиять на упрямого баптиста. Надежды, по существу, и не было. Но с одной стороны, чем черт не шутит. А с другой - все же какая-то оттяжка времени. Можно проконсультироваться с фронтом.