Тот фыркнул и обронил что-то уничижительное о докторе Келлоге и его хирургических способностях, но удерживать собеседницу не стал. Элеонора, как и подобает верной жене, присоединилась к мужу.
– Рада была побеседовать с вами, Лайонел, – сказала она. – Узнала от вас много интересного.
– Я тоже, – пробурчал рыцарь вегетарианства и впился зубами в свой хлеб из отрубей.
К операции Лайтбоди готовила сестра Грейвс. Он возблагодарил судьбу, что эта миссия досталась не сестре Блотал – та, на счастье, в это время делала клизму какому-то другому страдальцу. Айрин сегодня была очень красивая и явно нервничала, хотя старалась строго придерживаться своих обязанностей. Уилл видел, что она за него переживает. Очень волнуется. Гораздо больше, чем предписывает профессиональный долг и забота о пациенте. По тому, как она двигалась и говорила, как дрожал ее голос, и по преувеличенной резкости жестов было видно, что он ей не безразличен. Честное слово! Хотя она отказалась от броши, хотя она рассердилась на Уилла за его проступки, за последние недели они восстановили прежние добрые отношения. Как это было чудесно – вернуть себе ее расположение, видеть ее улыбку, шутить с ней, помогать ей исцелять его измученное тело и душу.
Айрин пришла в одиннадцать и застала Уилла мрачно глядящим в окно. Они немного поболтали о сурке и о том, увидит он свою тень или нет; потом она измерила Уиллу температуру, прослушала фонендоскопом, измерила давление и сделала соответствующие записи в тетрадочке. Дала ему выпить успокоительное, и Уилл вспомнил блаженные времена «Белой звезды Сирса». Приятное тепло растеклось по всему телу, достигнув даже кончиков пальцев. Потом Айрин усадила его в каталку, и крепкий, надежный санитар Ральф покатил пациента к лифту. Без четверти двенадцать Лайтбоди лежал в предоперационной. Сестра Грейвс стояла рядом. Ждали Элеонору. Та в это время проходила утренний цикл процедур, поэтому не могла находиться рядом с Уиллом все время, но обещала пропустить сеанс терапии, чтобы проводить мужа на операцию. Голос Айрин, нежный, как летний ветерок, ласкал душу Уилла; она держала его за руку и рассказывала о своих братьях и сестрах: маленький Фило провалился на пруду под лед, и у него заиндевели волосы на голове; Евангелина сломала маслобойку; собаки поймали в амбаре лису. Уилл лежал ослабевший, почти не ощущая собственного тела. В голове у него появлялись и исчезали бессвязные воспоминания из прежней жизни. Он видел себя резвым мальчуганом, который с аппетитом уплетал жареного цыпленка в День Памяти Героев, гонял на велосипеде по березовой роще, удил рыбу с моста и прыгал с крыльца в свежий снежный сугроб. Но потом внутри у него все сжималось от страха. Сейчас он ляжет под нож – это реальность. Нож! Уилл представил себе миссис Тиндермарш, эту гору мяса, с ее раздутым животом и свисающими грудями, как она лежит растопыренная, голая, под острым скальпелем доктора Келлога. Скальпель режет, вгрызается, кромсает.
– Увезите меня отсюда, – прохрипел Уилл и испугался собственного голоса. – Айрин, увезите меня обратно в палату. Я не могу… я не хочу…
Сестра Грейвс успокаивала его. Что-то говорила, напевала, убаюкивала его страхи. Даже исполнила колыбельную. Кажется, это был Брамс? Да, Брамс. Она все болтала, ее голосок звенел, а потом намылила ему живот (причинное место было укутано стиральным полотенцем) и сбрила курчавые волоски, никогда не видавшие лучей солнца. Уилл едва заметил, как в комнату вбежала Элеонора. Ее лицо нависло над ним, словно абажур. Издали донеслись сердитые слова: «Что это вы делаете с моим мужем?» Потом Элеонора исчезла, каталка тронулась, отворились двери, и к Уиллу склонился доктор Келлог. Его аккуратная бородка была упрятана под марлевой маской.
Яркий свет, невыносимо яркий. Уилл хотел отвернуться, но Ральф ему не дал. Какие-то люди в масках, с блестящими бездушными глазами привязали ему лодыжки, локти, запястья. Уилл почувствовал себя жертвенным агнцем, положенным на алтарь. Потом ему к лицу тоже поднесли маску – черную, резиновую. Тошнотворно запахло сладким эфиром, и голос доктора успокоительно, гулко произнес:
– Не сопротивляйтесь, мистер Лайтбоди. Скоро все кончится, скоро, очень скоро… Вы снова поправитесь… А теперь расслабьтесь, расслабьтесь…
Как же можно было устоять? Он расслабился. Почувствовал, что плывет…
Но тут вдруг козлиная бородка доктора выскочила из-под маски – колючая и наглая, зловещая ухмылка исказила строгое лицо Келлога, из-под халата вылезли волосатые ноги сатира, а потом в руках мучителя оказался огромный, раздутый, красный причиндал, которым Келлог стал тыкать прямо в Уилла…
Затем свет померк, и видение исчезло.