Дорога на Вэлвилл

Холл прошелестел приглушенным шепотом, незыблемое спокойствие величественного сооружения зашаталось от этого взрыва ярости. Супружеская пара отступила назад. На Оссининга старались не смотреть. Клерк разинул рот, в его глазах мелькнул ужас – он был похож сейчас на школьника, которого несправедливо наказывают за проделки всего класса. Оссининга охватил злобный восторг: этот несчастный дурак, казалось, сейчас расплачется.

– Бендера, – рявкнул Чарли, как припечатал. – Немедленно.

Но встретиться с Бендером не удалось. Чарли даже был лишен удовольствия увидеть, как зайдется в истерическом плаче клерк или как в ужасе шарахнется надутая от важности супружеская пара. Увы. Потому что в ту же самую секунду его будто зажало в тиски – это носильщик, явно в прошлом борец, применив двойной нельсон, скрутил возмутителя спокойствия, с помощью швейцара проволок по вестибюлю и без всяких церемоний вышвырнул на улицу, чуть ли не под копыта лошадей. Эти двое, носильщик и швейцар, молча стояли над Чарли, скрестив руки, и ждали, когда он попробует встать и вернуться назад в отель – вот тогда бы они оттащили его в соседний переулок и отделали как следует. Оссининг лежал, съежившись, в шее пульсировала острая боль, он чувствовал себя ужасно слабым. Швейцар постоял немного, потом шагнул вперед и неторопливо, почти задумчиво ударил лежащего пару раз ногой под ребра.

Чарли хотелось только одного: чтобы его оставили тут, посреди улицы; унижение было во сто крат сильнее любой боли, какую они могли ему причинить. Но прохожие смотрели во все глаза, и Оссининг понимал, что в любой момент может появиться полиция, которая, конечно же, преисполнится безграничного почтения и сочувствия к главному президенту «Иде-пи инкорпорейтед», когда увидит его разорванные брюки и измазанное конским навозом пальто. Поэтому Чарли шумно втянул в себя воздух, поднялся, словно ничего такого не случилось – надо же, он, кажется, поскользнулся? – нахлобучил шляпу и захромал по улице, стараясь сохранять достоинство, насколько это было возможно в его положении.

Но внутри у него все кипело. Им владело единственное чувство – жажда мести. Встретить бы эту подлую обезьяну носильщика в темном переулке одного; или узнать адрес швейцара с деревянной рожей – ворваться к нему, когда он жрет свой суп, и хорошенько начистить физиономию в его же собственной кухне. Да, именно так надо сделать, это будет поступок настоящего мужчины. И еще Бендер. Будь он проклят. Будь проклят тот день, когда судьба свела Оссининга с этим чертовым сукиным сыном. На куски его разорвать, пусть только этот ублюдок попадется ему в руки. Чарли брел, не разбирая дороги, что-то бормотал себе под нос – его не заботило, куда он идет, он петлял по улицам, а ярость постепенно стихала. И уступала место отчаянию. «Иде-пи». Чушь собачья. Бендер – самый обыкновенный мошенник, наплел с три короба, Чарли и клюнул. А миссис Хукстраттен? Господи, что же он скажет миссис Хукстраттен?

Когда он наконец обрел способность воспринимать действительность, то обнаружил, что пришел к подножию главного городского столпа, на котором держатся слава и преуспеяние Бэттл-Крик, – Санатория. Оссининг стоял напротив него, вокруг кипела суетливая жизнь делового квартала. Непоколебимая величественность здания потрясла его. Так вот где элеоноры лайтбоди со всего света лечат свои нервы и учащенное сердцебиение; вот где родились хлопья, на которых составили себе состояние тысячи спекулянтов. Местечко было крутое – Элеонора права, вынужден был признать Чарли: «Таверна Поста» ему в подметки не годилась.

И тут погруженный в благоговейную задумчивость Оссининг услышал где-то у своего локтя знакомый писклявый голосок:

– Привет.

Он развернулся всем корпусом и увидел Эрнеста О'Рейли, посыльного Бендера.

– Привет, – тускло отозвался Чарли. – Ты что здесь делаешь, ты разве не должен быть в школе?

Мальчишка, маленький, сморщенный, жалкий, был похож на заспиртованного в банке зародыша. Он пожал плечами, отвернулся.

А, мура. Бизнес прежде всего.

Бизнес. Ах, ну да, конечно.Чарли схватил его и встряхнул.

– Где он?

Эрнест О'Рейли не весил ровным счетом ничего.

– Вы делаете мне больно, – пропищал он, в голосе его не было ни злости, ни протеста – лишь все та же печальная покорность.

– Бендер, – повторил Чарли и еще крепче стиснул пальцы. – Где он?

Мальчишка мотнул головой куда-то себе за спину, указывая на стоящее неподалеку здание. В ближайшие месяцы Чарли предстояло очень тесно познакомиться с этим местом, но первое впечатление у Оссининга сложилось самое неблагоприятное. Он увидел крытое крыльцо, ряд окон, дверь. За окнами можно было разглядеть столы, стулья, склонившихся над тарелками и столовыми приборами людей. Ресторан. Вывеска над входом гласила: «Красная луковица», а пониже от руки белыми буквами на коричневато-красном фоне было написано следующее: «Надоели отруби и пророщенные семена? Тогда попробуй наши превосходные стейки, отбивные, жареную картошку, а главное – наш знаменитый детройтский гамбургер».