Дорога на Вэлвилл

Чарли по обыкновению принялся разглагольствовать, следя только за тем, чтобы не повторяться. Он сочинил историю о том, как в компанию толпой ринулись новые инвесторы, потом рассказал, что его партнер вознамерился построить для нового продукта новую фабрику, а не перестраивать корпуса обанкротившихся фирм.

– А выобанкротиться не боитесь? Каким образом вы рассчитываете избежать этой прискорбной участи? – спросила она одновременно и с насмешкой, и всерьез.

Он почувствовал: в их отношениях что-то переменилось, она стала податливей. Ей нравится сидеть рядом с ним в столовой, где тренькает мандолина и фальшивая гусятина плавает в фальшивом соусе. Зал словно сжался до размеров одного стола, за которым сидели только двое – он и она. Ее драгоценный доктор куда-то запропастился, муж блевал, согнувшись в три погибели у себя в палате, и Элеонора была рада обществу.

– Мы изготовим продукт лучшего качества, – ответил Оссининг, – и не поскупимся на рекламу. Реклама – залог успеха. Таков современный бизнес. – Он разошелся и стал жестикулировать, подражая Бендеру. – Сначала необходимо создать спрос. Не важно, хорош продукт или плох – он все равно останется невостребованным, если публика не готова его воспринять. Известно ли вам, что Пост потратил в прошлом году миллион долларов на одну только рекламу? Целый миллион!

Элеонора сидела, положив руки на стол, обручальное кольцо посверкивало на пальце. Она была совершенно неподвижна и наблюдала за Чарли, будто зоолог, изучающий повадки какого-нибудь экзотического зверя. На ее губах по-прежнему играла легкая насмешливая улыбка.

– Что? – прервался Чарли. – Что вас веселит?

Помолчав, она сказала:

– Вы не притронулись к кумысу.

Это правда. Он совсем забыл про кумыс. Напиток оседал в стакане, оставляя грязноватые следы пены, похожей на линию прибоя. Он взял стакан, отпил.

Вкус был поганейший – Чарли чуть не выплюнул. Бог знает из чего сделали эту дрянь. От нее пахло мокрой собакой, а на языке остался вкус прогорклого масла, грязи и плесени.

– Что… – поперхнулся Чарли. – Что это за гадость?

Ее глаза лучились.

– Вообще-то кумыс – это прокисшее кобылье молоко. Но Шеф использует в качестве сырья молоко жвачных.

Чарли захлопал глазами.

– Коровье молоко, – пояснила она. – Ферментированное. Чтобы обзавестись собственной лактобацильной культурой, ваш изможденный пищеварительный тракт должен компенсировать нанесенный ему ущерб. Если, конечно, еще не слишком поздно. Устрицы, – с отвращением произнесла она. – Бифштексы. Шампанское. Всю свою жизнь, мистер Оссининг, вы занимаетесь самоотравлением. С тем же успехом вы могли бы каждое утро сыпать себе в кофе мышьяк. Не говоря уж о том, что кофе по сути тоже яд. Ну же, – подбодрила его она. – Допивайте. От этого не умирают.

И вот, ради Элеоноры Лайтбоди, ради ее мужа, ради лежащего в кармане чека и светлого будущего «Иде-пи», Чарли Оссининг запрокинул голову и выпил мерзкую тягучую жидкость до дна, едва при этом не захлебнувшись. А потом принесли обед: протозная гусятина, фаршированная водорослями и орехами, с соевым соусом; салат из яблок с наттолином, «клюквенный сюрприз» и жареные овощные устрицы. Элеонора ела с удовольствием, Чарли через силу. Когда он почувствовал, что еще один кусок – и его вывернет наизнанку, вновь появилась официантка с меню десертов. Чарли начал было отказываться, но Элеонора настояла. В результате официантка принесла две порции кумысного кекса, щедро сдобренного кумысным же мороженым.

Вот тут Элеонора и пустилась в откровения. Сказала, что она глубоко несчастна. Что у нее депрессия, что она в полном отчаянии. Доктор Линниман, тот самый красавчик, с которым Чарли видел ее на улице, отбыл на конференцию в Нью-Йорк и вернется только через две недели. А с Уиллом беда. Накануне вечером из-за уже упомянутого дебоша он отсутствовал на прощальном рождественском празднике, устроенном Фрэнком (в смысле Линниманом). Разве можно быть счастливой, когда у тебя такой муж? Человек, предпочитающий собственной жене выпивку и вульгарных собутыльников! Да он не способен отказаться от гамбургера, даже если такая еда грозит ему могилой! Один бог знает, сколько усилий она приложила, чтобы вытащить его из ямы. И вот теперь конец всем надеждам.

На протяжении всего этого драматического рассказа Чарли, разумеется, всячески выражал сочувствие: цокал языком при упоминании о «вульгарных собутыльниках», ужасался, когда речь заходила о мясе. С одной стороны, он был смущен. Но в то же время наслаждался каждым мгновением, каждым движением ее губ и каждой пролитой слезинкой.

Она решительная противница разводов, говорила Элеонора. Супруги должны быть вместе до могилы в радости и в горе – но Уилл переходит все границы. В конце концов, нужно ведь подумать и о ее здоровье. Она тоже очень, очень больна. Неужто же она должна броситься вслед за погибшим мужем в погребальный костер, как фанатичные индуски? Неужто брачный обет требует от нее такой жертвы?

Нет, качал головой Чарли, ни в коем случае.