Дорога на Вэлвилл

Загороженная ширмой дверь вела в приемную и кабинет врача – два солидных, обшитых панелями помещения с приглушенным светом, настолько тусклым, что глаза не сразу привыкли к нему. Здесь стоял рабочий стол и несколько стульев с прямой спинкой, обычная обстановка для медицинского кабинета. В глубине была распахнута дверь, и Элеонора видела, хоть и неотчетливо, обитый мягкой материей стол для осмотра больных и тусклое мерцание картин, украшавших стены. Сердце ее билось часто и неровно. Она заговорила о дипломах, развешанных в рамках на стене позади стола – просто чтобы не молчать, чтобы услышать собственный голос. Она не могла разобрать текст при таком освещении.

– Вы, очевидно, учились в Германии? – спросила она.

– О, разумеется, – прожужжал он в ответ (он и жужжал, и мурлыкал одновременно). – Я учился в университетах Шлезвиг-Гольштейна и Вюртемберга. Но я изучал отнюдь не медицину; как вы знаете, дорогая леди, медицина – предмет ограниченный, узкий. То, чем я занимался, следует скорее назвать Философией Физиологии. Разумеется, терапевтический массаж также входит сюда – и в первую очередь Die Handhabung Therapeutik. Но прошу вас, проходите, – мурлыча, он легонько подхватил ее под руку и провел в заднюю комнату.

Здесь все пропиталось тем ароматом лакрицы, который Элеонора различала и раньше. Кроме того, здесь было гораздо теплее, чем в прилегающем помещении. Единственным источником света служила пара мерцающих свеч. Окна в комнате отсутствовали. Несколько странно. Но, верно, именно благодаря этому комната казалась такой укромной и безопасной, укрытой от дневной суеты. Она словно околдовала, зачаровала женщину. Элеонора сразу же подпала под обаяние этого места, расслабилась. Сердце, унявшись, забилось ровнее и глуше. Доктор Шпицфогель тем временем пересек комнату и распахнул гардероб. Элеонора следила глазами за его передвижениями, и в поле ее зрения попали висевшие на стене картины. В основном пасторальные сценки – голубое небо над холмами и долами, а там овечки, нимфы, фавны, крылатый херувим, таящиеся в лесной тени феи. Благодаря этим картинам комната выглядела еще более нереальной, сказочной. Безотчетно Элеонора припомнила экзотическое слово «сераль» и подивилась, зачем пришла сюда.

– Прошу, – доктор Шпицфогель уже стоял перед ней, набриолиненные волосы и нафабренные усы матово светились в отблеске свечей, бледное шелковое одеяние трепетало в его протянутых руках, словно призрак.

– Вы должны снять с себя всю одежду и облачиться вот в это. Воспользуйтесь гардеробом, располагайтесь, как вам удобно. А затем – будьте добры, лягте на этот стол и расслабьтесь, мечтайте о чем-нибудь приятном, только самые прекрасные мысли, – он улыбнулся и, кажется, опять подмигнул – или это была игра света? – и вот он уже скрывается за дверью:

– Скоро я вернусь, и мы приступим – ja?

Элеонора поспешно переоделась, боясь, как бы ее не застали врасплох. Глуповато как-то вышло с нижним бельем, то бишь с его отсутствием – могла бы нацепить на себя хоть железный корсет, и все равно никто бы об этом не узнал. Одежда, выданная доктором, имела разрезы по бокам, и Элеонора вновь ощутила странное возбуждение, как прежде от прикосновения блузки к обнаженным соскам. Она легла на спину на мягкую ткань стола, опустила голову на подушку, прикрыла глаза в ожидании. Ничего не выйдет. Она слишком напряжена. Что это за процедура? Что он станет с ней делать? Элеонора постаралась расслабить мускулы, один за другим, начиная с пальцев на ногах и постепенно продвигаясь выше. К тому времени, когда Элеонора добралась до бедер, она уже настолько расслабилась (этому, вероятно, способствовала жара, запах благовоний, однообразие картин на стенах, с вечно погружающимися в воду нимфами), что заметила присутствие доктора в комнате, только когда он положил руки ей на живот, самый низ живота.

Руки врача покоились на ее теле – не двигались, не сжимали, не пытались массировать, но эти ладони были горячими, излучающими энергию, в точности как говорила Вирджиния. Элеонора плотно зажмурила глаза, изо всех сил стараясь расслабиться, сохранить спокойствие. Минуты медленно утекали в вечность. Ничего не происходило. И вдруг, словно чудом, пальцы врача переместились на грудь, сжали соски. Эти пальцы были теплыми и гладкими, словно отполированные речной водой и прогретые солнышком камушки, они двигались, касались ее плоти где-то там, далеко.