Он с удивлением прислушивался к себе и неожиданно осознал, что внутри у него словно поселился некто третий. Не тот Алкон, который думает, принимает решения и отдает приказы, и не тот Алкон, который испытывает голод, страх или жажду. А совершенно новый Алкон. Даже какой-то гипер-Алкон, понукающий разумного и приструняющий пугливого. Гипер-Алкон, заставляющий забыть страх, лень и даже собственную выгоду. Где-то в глубине души этот новый гипер-Алкон понимал всю важность поставленной задачи. Осознавал, что его обязанность — рискнуть всем: своей жизнью, жизнью своей команды и даже своей капитанской честью, пойдя на нарушение приказа. С каким-то отстраненным, холодным любопытством Алкон задумался, на какой же из лекций в Морской академии он подцепил эту душевную заразу… Может быть, все капитаны немного сумасшедшие?
Но похоже, и Прокл испытывал такие же чувства. Им овладела непреодолимая потребность достичь именно той цели, которая и стояла за приказом, даже вопреки ему.
— Хорошо, — решился наконец спартанец и сунул руку за пазуху.
Неужели он держал конверт с приказом при себе?
На стол лег конверт из плотной желтоватой бумаги, с четырех сторон перехваченный бечевкой, залитой сургучом. И с надписью: “Вскрыть после пересечения границы Колхидского царства”.
Прокл и Алкон переглянулись. Почему же так сложно нарушать приказы?
Прокл положил ладонь на конверт.
— Подожди! — воскликнул Алкон и взял со стола судовой журнал. — На всякий случай… — пробормотал он, с какой-то опаской поглядывая на дверь, словно ожидая появления инспектора адмиралтейства.
Он открыл журнал, глянул в окно, оценивая положение солнца, взял графитовый карандаш и сделал запись в журнал:
Алкон поставил размашистую закорючку и протянул журнал Проклу. Тот пробежал глазами написанный текст, кивнул, послюнявил кончик карандаша и расписался.
Захрустел сургуч — мужчины склонились над извлеченным из конверта листком бумаги.
Глава 28
К огромному удивлению Телемаха, пока всë действительно было хорошо, как и обещал Бесс.
Пропетляв около часа среди лабиринтов острых скал, они встретились с людьми Бесса. Их никто не связал, не бросил в клетку, не заковал в цепи. Но в этом и не было особой необходимости. Четверо мрачных, хорошо вооруженных стражников взяли их в кольцо. Телемах оценивающе глянул на них и скривился. С парой таких он бы, наверное, разобрался… Но четверо… Многовато. Но ему хотя бы оставили оружие.
Там был и пятый. Укрытый с ног до головы невзрачным, выгоревшим на солнце серым плащом с большим капюшоном, скрывающим его лицо. Он всë время молчал и держался обособленно. Но испытующий взгляд его пронзительных голубых глаз заставлял Артемисию вздрагивать и плотнее кутаться в свой рваный пеплос.
Им дали свежих лошадей и новую одежду. Укрывшись в расселине, Артемисия натянула нелепое персидское платье с яркими цветами и большой красный платок. Кое-как уложила волосы и расправила неровные складки. Ее пальцы ощутили грубые нити со множеством маленьких узелков, зацепок и катышков. Она долго не могла понять, что ее смущает, но наконец догадалась. Это же ткань ручной работы! Какие-то персиянки потратили десятки, а может, и сотни часов на пряжу и ткачество, чтобы она смогла надеть этот странный наряд. Оказывается, эта ткань сильно отличается от ставшего уже привычным идеально гладкого, ровного и тонкого полотна, сотканного на знаменитых ткацких фабриках Византия. Артемисия зажмурилась, пытаясь выкинуть из головы воспоминания о родном городе. Ах… Великая Афродита, почему здесь нет самого обычного зеркала?
Девушка вышла к мужчинам, продемонстрировала свой новый облик: повернулась боком, спиной — и наконец вопросительно уставилась на Телемаха. Тот одобрительно кивнул.
Теперь Артемисию было практически невозможно узнать. Она выглядела как настоящая персиянка. Да и по говору почти ничем не отличалась от уроженки этих земель. Только прядь светло-каштановых волос, выбивающихся из-под платка, выдавала в ней чужестранку.
…
Уже почти стемнело, когда они наконец добрались до затерянного среди пустыни поселения, в центре которого блестел небольшой пруд. Вокруг толпились лошади, верблюды, мулы и прочая живность. Воняло навозом, тлеющим кизяком и прелой соломой. Артемисия натянула платок на нос так, что остались видны лишь ее огромные глаза.
Протолкавшись мимо караванщиков, они спешились. Пара охранников принялась расседлывать лошадей.