Дорога надежды

Сколь могучим ни представал бы человеческий замысел — а возникновение Голдсборо и его триумф были прекрасным примером возможностей, открывающихся благодаря созидательному труду, — существование паразитов, вредящих, подобно Бертиль, гранитным опорам гордого сооружения — его отцам-основателям и матерям-основательницам, — внушало опасение за успех всего предприятия и заставляло соглашаться с пессимистами, считающими, что зло всегда торжествует над добром. Одно гнилое яблоко, попавшее в корзину, портит весь урожай. Стоит завестись червячку — и прощай, плод.

При склонности драматизировать положение можно усмотреть в этой подспудной силе — силе капли воды, прогрызающей земную твердь, — каковой наделены мелкие, глупые создания, символ проклятия, висящего над родом человеческим со времени первородного греха. Кара остается неизбежной — с Амбруазиной и ей подобными еще можно тягаться, ибо чудовищность их преступлений рано или поздно все равно чревата судом и приговором; подрывная же деятельность таких злодеек, как Бертиль Мерсело, при всей их кажущейся безобидности, неизменно застает людей врасплох.

Рассудив таким образом, Анжелика постаралась забыть Бертиль Мерсело и семейку Маниго и занялась подготовкой к путешествию в Квебек и Монреаль, которое имело еще одну сторону, о которой предстоит упомянуть.

Анжелика охотно пригласила бы Северину сопровождать их в путешествии по французской территории. Она видела, как эта молоденькая девушка, вернее, еще подросток, расстроена отсутствием у Молине вестей о Натаниэле Рамбуре Неужто он испарился, сгинул в океанских глубинах? Северина хорошела на глазах, и у нее, по рассказам, уже появились поклонники. Однако облик ее был неизменно грустен. Большую часть времени она посвящала учебе, в чем ей помогала ее тетушка Анна, к которой она переехала в разгар зимы, желая оказывать ей и ее престарелой служанке Ребекке посильную помощь в трудное время года, колоть дрова и поддерживать огонь в очаге; с этим им было все труднее и труднее справляться, несмотря на отменное здоровье и бравый вид.

Юная Северина, которой было, разумеется, куда сподручнее колоть дрова и носить тяжести, выглядела, правда, немощнее этих старушек. Путешествие могло бы придать ей сил и развлечь. Кроме того, путь обещал быть недолгим если, конечно, препятствием не станет погода. Жоффрей де Пейрак и Анжелика не собирались задерживаться в Квебеке или в Виль-Мари больше, чем на несколько дней. Пейрак рассчитывал вернуться в Голдсборо уже в начале августа, чтобы встретиться с посланцами из Массачусетса или даже самому присоединиться к ним в Салеме.

Немного поразмыслив, Северина отрицательно покачала головой.

— Нет, мадам Анжелика. Ведь я принадлежу к реформистской церкви, а вы знаете, насколько ревностно наши соотечественники — французы там, на севере, следят, чтобы у них в Новой Франции не появлялись гугеноты.

— Но нас никто не заставляет кричать каждому встречному, что ты гугенотка.

Ты просто будешь в моей свите. Наши остановки будут короткими, и ты ничем не рискуешь, сходя на берег в нашей компании.

Однако Северина не вняла этим доводам.

— Я не смогу чувствовать себя спокойно. Рассказывают, что они очень дотошны, вынюхивают любого гугенота чуть ли не с охотничьими собаками и рьяно допрашивают каждого, кого заподозрят в принадлежности к реформистской церкви. Нет, я буду только дрожать и не получу никакого удовольствия, хоть и побываю словно во Франции.

Анжелика не стала настаивать. Она знала, что в словах Северины нет ни малейшего преувеличения. В Квебеке она насмотрелась на лейтенанта полиции Гарро Антремона и его ищеек, стремящихся отлавливать среди иммигрантов, прибывающих в порт, не столько злоумышленников или женщин легкого поведения, сколько именно протестантов. Ее подруга мадам Гонфарель, по прозвищу «Полька», содержавшая в порту уютную гостиницу «Французский корабль», рассказывала ей о своем умении почуять в очередном новичке «ночного мотылька» note 18 и не в силах сдержать порывов сердобольного сердца и всегда стремясь помочь преследуемому, оставив с носом шпиков, она прятала его под своим кровом и даже помогала деньгами, чтобы тот мог вернуться во Францию или по крайней мере выбраться из Квебека, где его ожидал арест, тюремное заключение, принуждение отречься от выбранной веры или путешествие домой в трюме закованным в кандалы.

Если в составе экипажей, чьи корабли бросали якорь в Квебеке, оказывались матросы-протестанты, им запрещалось выходить на берег, и капитана судна могли подвергнуть большому штрафу, если запрет нарушался.

— И все же я хотела бы взять тебя с собой, малышка Северина. Мне кажется, это пошло бы тебе на пользу.

— Не беспокойтесь за меня, — отвечала Северина, прикладывая руку к сердцу.

— В моей душе жива любовь, и это помогает мне выжить.