Дорога надежды

Мадемуазель Урдан была в ладу с самой собой, чего нельзя было сказать об Анжелике. Поднявшись по улице Петит-Шапель, а потом по улочке Клозери, она почувствовала, как у нее сжимается сердце при виде дома, в котором когда-то, в дни сильного снегопада, ближайшие соседи сходились у мадемуазель Урдан, чтобы послушать, как она, растянувшись на постели, читает вслух истории о любви принцессы Клевской. Теперь же здесь осталась только Джесси, пленная англичанка; напротив стоял запертый дом Виль д'Авре, и закрытые ставни на большинстве его окон напоминали бельма на незрячих глазах.

В доме маркиза оставалась лишь верная служанка, дожидавшаяся хозяина и пока что ревностно смахивавшая пыль с его любимых статуэток.

Монсеньор Лаваль объезжал свою пастушечью паству. В епископстве Анжелику принял незнакомый ей коадъютор; то ли она рассчитывала на более сердечную встречу, ибо в Новой Франции к ней теперь относились очень по-доброму, то ли коадъютор отличался болезненной скромностью, но она была неприятно поражена тем, что он почти не открыл рта, ограничившись только самыми необходимыми репликами. Его холодность, граничащая с невежливостью, напомнила Анжелике времена, когда город прорезала глубокая трещина, на одной стороне которой собрались ее противники, а на другой — сторонники, и когда она, заговаривая с кем-либо, всегда боялась, не окажется ли собеседник сторонником отца д'Оржеваля. Неужели и теперь, когда он мертв, старые предрассудки еще теплятся? Однако никто не мог просветить ее на сей счет.

Зато ей доставило радость посещение Нижнего Города. где прием, оказанный ей Жаниной Гонфарель по прозвищу «Полька», содержательницей гостиницы «Французский корабль», — помог ей отвлечься от разочарования, постигшего ее от осознания того, что единственные представшие перед ней знакомые лица оказались лицами слуг и управляющих, вручивших ей письма и записки временно отсутствующих хозяев.

— У меня ты найдешь и стол, и кров! — воскликнула ее восторженная приятельница, раскрывая ей объятия, сопровождаемые возгласами, слышными, наверное, даже на площади Анс-о-Матло. — Ну что тебе за дело до Верхнего Города? Там пусто и мрачно, как в старом, брошенном гнезде. В замке Сен-Луи Фронтенак оставил лишь нескольких увечных да ветеранов, которые не знают иной забавы, кроме как резаться в карты.

Зато в Нижнем Городе, как и прежде, полно народу, да и у меня комнаты по-прежнему не пустуют. И все же я отвела тебе лучшую комнатушку, ту самую, в которой живал Виль д'Авре — помнишь, когда он сломал лодыжку? Найдутся у меня места и для твоих блестящих офицериков. Что касается солдат из твоей охраны, то в сарае для них полно соломенных тюфяков. И лучшее вино — для всей честной компании!

Анжелика осталась довольна предложенными ей удобствами. Онорина и вовсе была очарована. Ей всегда нравилось играть с детьми в порту Нижнего Города: там они выбирали себе местечко рядом с рекой и пускали по воде кораблики.

Отправляясь в разные мало гостеприимные места, Анжелика радовалась хотя бы тому, что основательно подкрепилась, отведав восхитительной стряпни мадам Гонфарель.

Полька рассказала ей, что в ее отсутствие люди из ведомства прево «ищейки, вот как я их называю» — наведывались в порт, донимали вопросами моряков и боцманов и просились на разговор к капитанам. В верхах, видимо, рассудили, что два корабля и шлюп, прибывшие в Квебек поутру, следует тщательно обыскать.

— Но ведь у нас на руках документы об освобождении от налогов, подписанные самими Фронтенаком и Карлоном! Сам представитель распорядителя города и порта прибыл поприветствовать меня от имени господина Аврансона! Тот отправился вместе с губернатором на озеро Фронтенак, однако успел оставить подчиненным все касающиеся нас инструкции.

— Брось беспокоиться, — посоветовала ей Полька, — все в порядке. Просто они проверяют, нет ли среди членов экипажа и вашей челяди гугенотов. Здесь их страшатся побольше, чем эпидемии чумы. Все торговые компании обязаны записывать в свои контракты, что не станут ввозить в Новую Францию последователей Кальвина и Лютера. С этим у нас все строже и строже.

Анжелика поручилась ответственному лицу, представившемуся чиновником одновременно епископства, ведомства прево, судебной канцелярии и службы досмотра (ведь речь шла о важнейшем деле, касавшемся репутации порта места, через которое нежелательные личности могут пробираться во французскую колонию, а также интересов ведомства по религиозным делам, выполнявшего поручения королевской администрации), что на борту ее судов нет ни одного приверженца так называемой реформистской церкви. При этом она прятала за спиной скрещенные пальцы, ибо ее слова грешили против истины (во всяком случае, по части членов экипажа), однако собеседник остался удовлетворен ее заявлением и отказался от мысли прогуляться по кораблям и допросить каждого моряка.