Дорога неровная

Двое суток в пути — сначала среди лесов, потом жаркой, пыльной степью — Александра все думала, правильно ли сделала, что не осталась в Свердловской области, что отвергла любовь Романенко? Но потом успокоилась, видно, правду говорят, что половину дороги человек думает о прошлом, а потом его мысли — о будущем. Так и с ней случилось. И теперь вся семья, не отрываясь от окна купе, рассматривала проплывающую местность, и трехлетний Антошка спрашивал, почему не видно елок да сосенок, а только — поля, поля да чахлые лесопосадки вдоль дороги.

В новом городе Изгомовым повезло: работу нашли почти рядом с домом. Шуре до типографии ходу пять минут, Виталию до завода — десять. А пока не выхлопотали место в садике для Антошки, с ним согласилась посидеть соседка-старушка, полюбившая мальчишку, как своего внучонка. Мальчуган был забавно серьезен, пытался рассуждать, как взрослый, чем немало смешил свою няню, которая с восторгом пересказывала потом его рассуждения во дворе с товарками. Однажды он пытался перевоспитать ее зятя, который все выходные дни не «просыхал», выпивал ежедневно две-три бутылки водки, благо магазин рядом с домом. И Васильевна взахлеб словесно описывала, как Антошка, заложив руки за спину, прохаживался перед зятем и выговаривал ему, что пить водку — вредно. Мальчишка так поразил мужика, что он и впрямь не прикасался к спиртному недели две. Антошка к тому же и его жене дал совет: «Тетя Валя, спрячьте скорее деньги, а то дядя Пауль придет и свистнет ваши денежки». Дома же сказал: «Ну и дядя Пауль, все пьет и пьет водку. А потом кричит на весь двор. Папка вот потихоньку пьет, одно пиво», — он еще раньше Александры заметил, что Виталий пристрастился к пиву: в Тавде оно было привозное бутылочное из Свердловска, здесь — свой пивзавод, пива — хоть залейся.

Антошка рос веселым и сообразительным, в его лексиконе было немало взрослых слов — кстати, между прочим, собственно говоря, любопытно. Он не картавил, как все малыши, а заменял трудное «р» и легкое «л» на «в», поэтому получалось «между пвочим, вюбопытно…» Он любил рассматривать картинки в детских книжках, которые, не жалея денег, покупала Александра. Выписала и журнал «Веселые картинки». Еще Антошка любил рисовать. Ему нравилось сидеть дома с бабушкой Васильевной, а ходить в садик Антошка не любил, хотя там его хвалили: «Послушный, память у мальчика хорошая», — прослушав любую сказку, он ее свободно пересказывал. И не раз, возвращаясь домой, говорил: «Мама, скажи мне: „Умница, хорошо себя вел“». И все-таки садик он не любил. Васильевна как-то рассказала, что Антошка заявил: «Ох, хорошо, бабушка, с тобой, да надо в садик идти, навязал мне папка этот садик. Но ничего, вот если заболею, то ты со мной опять сидеть будешь». Когда научился считать до трех, то стал показывать Васильевне в «Веселых картинках» такой же веселый и смешной поезд.

— Бабушка, — задал он вопрос Васильевне, — это какой вагон?

Васильевна промолчала, и тогда мальчуган сам себе ответил:

— Первый. А это какой вагон? — не услышав ответа, опять проинформировал бабушку. — Второй. А этот? — Васильевна молчала, думая о чем-то своем. — Это третий вагон, бабушка! Вы что, считать не умеете? — впрочем, дальше маленький хитрец считать не стал, чтобы не опозориться.

Александра воспитывала своего первенца в строгости, но никогда не била, шлепала легко для острастки, а чаще усаживала в кресло в наказание. Антошка послушно усаживался «в карцер», не забыв при этом книжку с картинками или детский журнал. Так он мог просидеть несколько часов, рассматривая книги, но Александра его не ругала — пусть хоть таким образом, но привыкает к чтению. Антошка и впрямь вырос книгочеем и знатоком литературы и даже вел на областном радио рубрику, посвященную литературе.

Однажды Антошка закапризничал, не желая ложиться спать.

— Раздевайся скорее и ложись! — приказала сурово: рано начала приучать сына к самостоятельности.

Антошка заканючил:

— Ну, мамочка, пожалей меня, погладь по головке!

— Антон, замолчи!

— Ну, поцелуй!

Александра вышла из терпения и приказала:

— Вернусь из кухни, чтобы уже был в постели! — и ушла.

Через пару минут осторожно подошла к детской комнате, заглянула. Антошка сидел на кровати, пыхтя, стягивал с себя колготки и бубнил:

— А ты возьми осторожно и тяни, вот и снимешь, разденешь свои ноженьки золотые. Вот видишь, и снял…

Александра чуть не рассмеялась: интонации у сына были точь-в-точь ее. Она заглянула и нарочито сердито спросила:

— Ну, как, разделся? Молодец! За это я тебе сейчас книжку почитаю.

— Нет, мамочка, ты лучше ложись со мной и усыпи меня своей сказкой.

Антошка любил, когда мать ложилась рядом с ним и рассказывала сказку. Александра поцеловала сына и начала рассказывать ему сказку.

«Цыганка гадала, цыганка гадала, цыганка гадала, за ручку брала…»

Так что же ты хотела нагадать Александре, цыганка? Не стала она тебя слушать, беспечно махнула рукой:

— А, то, что было, я знаю: все быльем поросло, что есть — тоже известно, а что будет… То и будет!