Дорога обратно

Если идти, то всем вместе, — сказала она. — Пли вовсе не ходить сегодня — переживем. Димка устал, не видишь, что ли? И денег у нас в обрез…

Но Андрей не унимался, он кричал, что такого фильма они никогда не видели, что в институте все но два раза ходили, и сейчас еще в очереди стоят…

Он всегда брал штурмом и сейчас уговорил. Но на этот раз картина была действительно хорошая — и Мост Ватерлоо».

Они вы шли из кино потрясенные, и всю дорогу Неля сжимала Димкину руку. Говорить не хотелось.

Андрей же почему-то злился.

— Чепуха на постном масле, — говорил он, — знал бы, не пошли ни за что! В кино идешь отдохнуть, развлечься. На кой черт показывать картины с таким концом! Ну, чего, спрашивается, она бросилась? Дура какая-то!

— Помолчи… — попросила Неля.

— А чего молчать, не прав я, что ли только настроение испортилось все, Разве не так?

На углу набережной стояла толпа, в середине кто-то вопил истошным женским голосом:

— Все украли! Все как есть забрали! Паразиты! Сволочи! В огне вам гореть!..

Люди вытягивались, подпрыгивали, чтобы разглядеть, но из-за спин ничего не было видно, только истошный вопль нёсся из самой гущи.

— Говорила же я: не надо брать с собой! Так нет же, дома Оставить побоялся! — Истерически кричала женщина. — Так тебе и надо, Паразиту проклятому, всё кай есть отобрали, голые остались, в чем стоим остались… и вдруг она завопила, как будто её резали жившем:

— А-а-а-а…

Вокруг смеялись. Андрей вылез из толпы взлохмаченный, повеселевший.

— Пошли, — казал он, — спекулянтка, сама от жиру лопается, а драгоценности у нее на груди подвешены были…

Они пошли по набережной. В порту светились корабли, вспыхивал маяк.

— Давайте постоим, — сказала Неля.

Она остановилась у бетонного барьера и долго стояла, глядя на маяк, судорожно сжимая Димкину руку.

Приближался Нелин день рождении, ей исполнялось восемнадцать. Димка помнил тот день, пять лет назад, в санатории РККА, как все это тогда получилось, он знал, что она вспомнит мать, то счастливое время, расстроится. Хотелось порадовать ее. Давно они говорили с Андреем, что надо бы ей купить хорошие туфли — ходила она в стоптанных, брезентовых. Но денег как назло не было, — что-то давно ничего не посылал Сергей Павлович, а зарплата уходила на питание.

И Димка решил во что бы ни стало заработать ей на туфли.

В порту, на разгрузке можно было за день заработать рублей сто, туфли же стоили семьсот, восемьсот. Он решил педелю не ходить в школу и после работы отправился в порт, где в это время разгружался огромный океанский корабль с зерном.

Надо было спуститься в трюм, взвалить на плечи трех пудовый мешок, подняться с ним по лестнице, пройти по палубе, потом спуститься по сходням и свалить мешок на ленту транспортера.

Самое трудное было подниматься с мешком по крутой железной лесенке с узкими ступенями. Два раза он прошел благополучно. И хотя ноги дрожали и сердце выскакивало из груди, он решил, что теперь не страшно, — осилит и дальше, тем более, что ребята говорили: самое трудное — первые два мешка, потом пойдет.

Но когда он поднимался в третий, раз, в глазах потемнело, к горлу вдруг подступила тошнота, он схватился одной рукой за поручень и потерял равновесие. Мешок потащил его вниз, за собой, и после того, как он грохнулся головой о железный пол трюма он уже ничего не помнил…

Очнулся он ночью, в больнице, и больше всего мучился от того, что они не знают, где он, будут беспокоиться. Он хотел встать, но опять потерял сознание. И лишь на следующий день сумел сказать сестре, чтобы она позвонила в медицинский институт и на работу. И опять впал в забытье. То он с мешком на плечах взбирался по какой-то лестнице, но она почему-то была не железная, а деревянная, впереди сверкало ласковое море, и навстречу ему, едва касаясь босыми ногами мокрой прибрежной гальки, бежала светловолосая девчонка с сияющим от счастья лицом… То он кувыркался на перекладине и все смотрел вверх, ожидая, когда откроется дверь и выйдет девочка с красной лейкой в руках, а она все не выходила, а он все крутил и крутил сальто, и в глазах уже темнело и тошнота подступала к горлу… То он бежал по лестнице горящего дома, где не было стен, п тащил сквозь пламя девочку с голубыми, полными ужаса глазами, а она, плача и вырываясь, кричала: «Мама! Там моя мама!..»

Когда же, наконец, он пришел в себя, открыл глаза и увидел перед собой заплаканное Нелино лицо, он решил, что это опять мерещится ему.

Потом он почувствовал, как что-то касается его руки, и увидел, что Неля и вправду сидит возле него, прижимает его ладонь к своему лицу, целует ее и плачет.

Дима… Димочка… — говорила она сквозь слезы, и столько тоски и отчаяния было в ее голосе, что он удивился.

— Ну что ты, Нель… — сказал он первые слова, — ты же видишь, все хорошо…

Но она не успокаивалась, она глядела на пего измученными, виноватыми, полными слез глазами и только приговаривала:

— Нет, Димочка, нет, ты же ничего не знаешь!..

И глядела на него так, будто видела в последний раз. Потом упала ему на грудь и затряслась вся.

Подбежал врач, ее вывели.