Дорога Отчаяния (ЛП)

Господин Иерихон не употреблял таких слов, как «принципы» или «абсолютные ценности», когда Раджандра Дас принимался клеймить Конкордат за то, что тот не сумел одержать чистую победу над Сталелитейной Компанией Вифлеем Арес, поскольку не до конца был уверен, верит ли он еще сам в абсолютные ценности и принципы. Лично для него крушение компании и последовавший за ним упадок Дороги Отчаяния не имели никакого значения, покуда солнце продолжало светить, растения пробиваться из земли, а редкие дожди — сыпаться с небес. Его вера в Дорогу Отчаяния была более эгоистичной, чем у Раджандры Даса. Ему нравилось думать, что она к тому же была более реалистичной. Он вспомнил самый первый дождь. Пятнадцать лет прошло с тех пор. Как быстро пролетело время. Глубоко внутри он ощущал иррациональный страх, что Дорога Отчаяния совершенно перестанет существовать, а он этого даже не заметит. Люди ушли, лавки закрылись, банки перевели средства в большие города Великой Долины, законники, парикмахеры, механики, консультанты, доктора уехали в тот же день, как починили дорогу; все, что осталось — это фермы, солнечные панели, скрипучие ветряные насосы и пустые, пустые улицы. Нынче и поезда проезжали здесь раз в неделю, а останавливались и того реже. Все вернулось к изначальному состоянию. История Дороги Отчаяния остановилась, и Дорога Отчаяния была ей за это благодарна.

Как‑то раз, когда двое мужчин сидели в кожаных креслах, наблюдая за песчаными смерчиками, бегущими по улице, Раджандра Дас сказал:

— Ты знаешь, мне кажется, я не подхожу для брака.

Господин Иерихон не совсем уловил, что он имеет в виду.

— Я всегда думал, что одна из сестер Пентекост когда‑нибудь да подцепит меня, но ничего подобного. Забавно. Всегда думал, этим кончится. Ладно, теперь они бог знает где, а я — вот он, без жены, без хозяйства, все мое добро — половина этого крыльца. Даже власти над машинами у меня больше нет. Я снова простой бич. Может быть, я всегда им и был, потому никто и не шел за меня замуж.

— Думаешь уехать? — спросил господин Иерихон. Он так давно знал Раджандру Даса, что читал его душу, как железнодорожное расписание.

— Меня здесь ничего не держит. Видишь ли, я всегда хотел повидать Мудрость, тамошние сверкающие башни на берегу Сыртского Моря.

— Надо было попроситься с госпожой Квинсаной.

Раджандра Дас сплюнул в направлении лунокольца.

— Да я ей задницу подтирать недостоин, а она — мне. Нет, если я поеду, то поеду сам по себе. У меня хватит времени, чтобы снова научиться быть бродягой, и я достаточно стар, чтобы мне это понравилось. У меня нет будущего, чтобы о нем беспокоиться.

Господин Иерихон посмотрел в небо. Звезды сегодня висели низко — протяни руку и коснешься.

— Может быть, я уеду с тобой, — задумчиво сказал он. — Я ведь всегда говорил, что здесь проездом.

Но он остался, а Раджандра Дас вскоре обнаружил себя бегущим наперегонки с медленным утренним рудным поездом. Вскакивая на платформу и взбираясь по лестнице на крышу вагона, он чувствовал, как годы осыпаются с него. Это было занятие, для которого он был предназначен. Он был Вечным Бичом, архетипом странника. Просто–напросто передышка между двумя поездами чересчур затянулась.

Год и еще один день он колесил по разным интересным местам и отовсюду отправлял открытки со своим изображением: на фоне Бездны Ликса или на плавучем цветочном рынке Ллангонедда, или сидящим на корточках у легендарного Джаз–бара Гленна Миллера на улице Горестей в Белладонне. Каан Манделла прикалывал открытки на раму зеркала за стойкой, чтобы горожане могли посмотреть и подивиться на них. В один прекрасный день — это был четверг — Раджандра Дасс поддался искушению, которому успешно сопротивлялся целый год и еще один день, и отправился в Мудрость, прекраснейший город на свете. Он сдерживался так долго, боясь разочароваться, но шагая по сверкающим бульварам и глазея на величественный мосты и башни, наслаждаясь сиестой (приятные привычки живучи) в кафе под сенью деревьев, обрамляющих Невский проспект, обедая в прибрежном рыбном ресторане и объезжая на трамвае все девятнадцать холмов, он убедился, что все здесь, до мельчайших деталей, именно такое, как ему представлялось. Он отправлял господину Иерихону одну за другой открытки, исполненные восхищения.

«Это самое чудесное место в мире», писал он в своей последней открытке, отправленной из Мудрости, «но я здесь не останусь. Есть еще куча мест, которые надо повидать, а в Мудрость в любой момент можно вернуться. Она никуда не денется. Если буду проезжать поблизости, зайду в гости».

Это была последняя открытка от Раджандры Даса. Едучи в Ллангонедд и размышляя о том, как ему путешествовать теперь, после исполнения мечты всей его жизни, он ощутил в носу зуд, вызванный пылью. Он чихнул и с этим чихом его покинула последняя капля власти над машинерией. Рука его соскользнула, он сорвался с тележки шасси, с тихом криком упал под колеса Сыртского Экспресса Мудрость–Ллангонедд и умер.