Дорога Отчаяния (ЛП)

В эти дни заката истории многие из старых традиций, зародившихся в дни первые, вернулись на свои почетные места. Среди них была и традиция гостеприимства. Доктора Алимантандо усадили на почетное место во главе стола и за пловом из баранины, приготовленном Квай Чен Пак, рассказали ему, почему вокруг стола из пустынного дуба столько пустых мест. Перед ним, шагнувшим сквозь время и тем самым отстранившимся от событий — даже если эти события касались его друзей и его города — была разыграна трагедия жизни и смерти поселения, прояснившая все смутные места. И хотя народная легенда поднимала больше вопросов, чем разрешала, рассказ о времявержении пролил свет на многие непонятные доктору Алимантандо моменты. Теперь он начал понимать, почему доступ к центру событий, ведущих Дорогу Отчаяния к окончательному уничтожению, был для него закрыт: оставленный без присмотра времянамотчик (следовало поставить плюс, а не минус, заключил он) создал вокруг себя зону хронокинетического сопротивления, сила которого увеличивалась по мере приближения к трехлетней области вокруг стартового события. Он обдумал вариант реальности, в которой он совершит путешествие к началу битвы у Дороги Отчаяния — возможно, инкогнито. Мысль об это отдавала соблазнительной горечью, но он знал, что реализовав эту возможность, он целиком перепишет историю, с которой только–только ознакомился.

И все‑таки — блистательная возможность в любой момент шагнуть во времени вверх, вниз, вперед, назад, сияла перед ним, как рождественская звезда. Сидя за столом, он чувствовал, как смерть смыкает вокруг них мертвое кольцо — смерть, призраки умерших и проникающая до мозга костей усталость Дороги Отчаяния — и проникался пониманием, что этот город и его будущие уже никак не связаны. Руины, лоскутное одеяло нереализованных возможностей, песок, сон. Дорога Отчаяния умирала. Место, где было возможно все, пережило отпущенное ему время. Мир стал слишком циничен для подобной чепухи.

За многие световые годы от спальни, предоставленной доктору Алимантандо Квай Чен Пак, сияли звезды. Он вспомнил первый праздник, случившийся в этом мире, когда эти звезды висели на ветвях шелковичного дерева, близкие и горячие. Он вспомнил невинность и простоту тех времен; внезапно его грезы оказались слишком тяжелыми, чтобы стоять прямо.

Время безбрежно. В распоряжении зеленых лиц была вся вечность, и в ней они могли спрятать свои сверкающие города. Продолжая поиски, он сохранял иллюзии. Ветер из пустыни пах зеленью нынче ночью, а свет лунокольца звенел, как колокольчики на ветру. Он отвернулся от окна, чтобы лечь спать безо всяких снов, и узрел зеленое лицо, прилипшее к потолку на манер геккона.

— Рассозданные приветствуют тебя, — сказало оно. — Мы, невозможные, приветствуем тебя, абсолютно вероятного.

Доктор Алимантандо, содрогнувшись, уселся на кровать.

— Ох, — сказал он.

— Это все, что ты можешь сказать? — Зеленое лицо, мелко ступая, обежало потолок по кругу.

— Нет, но как так вышло, что я, обыскавший мир от его начала и до его конца, не смог тебя найти?

— Значит, чтобы поздороваться с тобой, мне пришлось покинуть несуществование.

— Значит, ты все‑таки не более чем порождение моего воображения. — Квай Чен Пак положила под подушку травы, способствующие целительным снам; их благоухание неожиданно заполнило всю комнату.

— Не больше, чем ты — моего. — Зеленое лицо пронзило доктора Алимантандо взглядом зеленых, зеленых глаз. — Вспомни, мы говорили о воплощении чаяний. Только разговор был не о воплощении, но о плотности. Смотри сам — ты воплотил не те чаяния, и поскольку ты не воплотил те чаяния, которые я должен был сообщить тебе в образе брокколи, мы были рассозданы.

— Объяснись, загадочное существо!

Зеленое лицо пало с потолка, перевернулось в падении с кошачьей живостью и припало к полу, как жаба. В образе жабы оно казалось более человеческим, чем выглядело в образе геккона — и настолько человеческим, что доктор Алимантандо содрогнулся от его чуждости.

— Дорога Отчаяния не должна была возникнуть. Сперва наш план дал сбой, когда ты застрял здесь и основал поселение, но какая чепуха, думали мы, ведь комета продолжает полет и неизбежность неизбежна. Но мы ошиблись вторично, когда она прилетела. Она должна была была изгнать тебя в нижайшие круги этого мира; ты, однако, ухитрился обменять свой город на согласованную реальность — само собой, оба эти слова означают иллюзорные и внечувственные сущности.

Зеленое лицо пальцами набросало на плитках пола слизистые железнодорожные пути и прогнало по быстро высыхающим наборам точек поезда из пальцев.

— Жизнь, железные дороги и ткачество. Ева приблизилась к истине со своим гобеленом, но у нее не достанет пряжи на все прочие истории Дороги Отчаяния. Я — одна из этих несотканных, отшелушившихся историй: я не существовал бы, кабы не мощное времявержение, что развело занавеси между нашими реальностями и позволило мне войти в твою реальность из нереальности, из моего несотканного гобелена в ткань твоего и свободно по нему странствовать.

— И как же мог ты…