Читаем Дорога перемен полностью

— Ой, нет-нет, благодарю! — Миссис Гивингс отскочила, словно ей предложили воспользоваться засморканным платком. Из безопасного удаления она послала деланую улыбку, показав все свои лошадиные зубы. — Пожалуйста, передайте Эйприл, что пьеса нам очень понравилась… нет, я сама скажу.

Вытянув шею, она сощурилась от солнца и, прикинув расстояние, какое надо преодолеть ее кличу, заголосила:

— Эйприл! Эй-при-ил! Я хотела сказать, что пьеса нам понравилась!

Через секунду косилка смолкла, и далекий голос Эйприл спросил:

— Что?

— Говорю, ПОНРАВИЛАСЬ! ПЬЕСА!

Услышав слабый отклик: «А-а… спасибо, Хелен!» — миссис Гивингс распустила лицо и повернулась к хозяину, который все еще неуклюже держал коробку.

— У вас ужасно талантливая жена. Не передать, какое мы с Говардом получили наслаждение.

— Что ж, приятно. Хотя общее мнение о спектакле не слишком высокое. В смысле, большинству не понравилось.

— О нет, очаровательная постановка! Правда, ваш приятель с Холма… мистер Крэндалл?.. не вполне подходит на роль, но в остальном…

— Кэмпбелл. Не думаю, что он был хуже других, да и роль очень трудная.

Фрэнк всегда чувствовал необходимость защитить друга от миссис Гивингс, которая считала, что все обитатели Революционного Холма заслуживают в лучшем случае тактичной снисходительности.

— Наверное, вы правы. Странно, что миссис Крэндалл… или как ее, Кэмпбелл?.. не играла. Хотя куда ей, с такой-то кучей детей.

— Она работала за кулисами. — Фрэнк старался развернуть коробку так, чтобы песок не тек или хотя бы тек в другое место. — И вообще, очень помогла во всем.

— Конечно, конечно, ведь она такая отзывчивая работяга! Что ж, не буду вас отвлекать.

Миссис Гивингс бочком двинулась к машине. Наступил момент для фразы «Ах да, еще одно, пока не забыла». Она звучала почти всегда, и это «еще одно» оказывалось тем, ради чего мадам приехала. Сейчас она была в явном замешательстве, говорить или нет, а потом лицо ее отразило решение: в данных обстоятельствах лучше не надо. Чем бы «еще одно» ни было, ему придется подождать.

— Ну ладно. Я просто в восторге от дорожки, которую вы сделали на лужайке.

— Спасибо. Вообще-то я только начал.

— О, я понимаю, ведь это тяжелая работа.

Затем миссис Гивингс нежно пропела: «По-ка!» — забралась в «универсал» и укатила прочь.

— Мамочка, смотри, что у папы! — закричала Дженифер. — Это миссис Гивингс привезла!

— Цветы, — прокомментировал четырехлетний Майкл и уточнил: — Цветы, что ли?

Дети бежали по скошенной траве, а Эйприл, которая волокла за собой косилку и через оттопыренную губу сдувала с лица намокшие пряди, тяжело замыкала строй. С незнакомой прямолинейностью ее вид заявлял, что она всю жизнь мечтала быть практичной домохозяйкой, а любовь в ее понимании — это когда муж хоть изредка подстригает траву, а не дрыхнет весь день напролет.

— Сыплется, пап, — подсказала Дженифер.

— Знаю. Помолчите секунду. Может, скажешь, что я должен делать с этой мурой? — спросил Фрэнк, не глядя на жену.

— Откуда я знаю? А что это?

— Хрен его знает. Какое-то молотило.

— Что?

— Нет, погоди. Оно вроде как молотило, только розовое вместо желтого. Или наоборот. Я думал, ты разбираешься.

— С чего ты взял? — Эйприл сощурилась на растение и потрогала его мясистый стебель. — Она не сказала, зачем это?

В памяти зиял провал.

— Сейчас… Оно зовется «охнарик»… Нет, «окурок»… точно, «окурок». — Фрэнк облизал губы и перехватил коробку. — Идеален для кислой почвы. Что-нибудь говорит?

Дети переводили выжидательный взгляд с одного родителя на другого, но в глазах Дженифер засветилась тревога.

Эйприл сунула руку в карман штанов.

— Для чего идеален? Ты что, даже не спросил у нее?

Растение в коробке затряслось.

— Слушай, не заводись. Я еще кофе не пил и…

— Отлично. И что я должна делать с этой хреновиной? А что сказать, когда увижусь с дарительницей?

— Говори что хочешь! Можешь посоветовать ей для разнообразия не приставать к людям!

— Папа, не кричи! — Дженифер в зазелененных кроссовках пританцовывала, всплескивала руками и готовилась заплакать.

— Я вовсе не кричу! — В голосе Фрэнка слышалось невероятное возмущение наветом.

Дочь притихла и сунула в рот большой палец; взор ее затуманился, а Майкл цапнул себя за ширинку и недоуменно попятился.

Вздохнув, Эйприл отбросила с лица прядь.

— Ладно, снеси пока в погреб, что ли. Чтоб глаза не мозолило. И оденься. Пора обедать.

В погребе Фрэнк шваркнул коробку на пол и пинком отправил ее в угол, больно ушибив палец.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее