Читаем Дорога перемен полностью

Несколько раз Фрэнк ловил на себе его испуганный взгляд, словно отца удивляло присутствие сына. Бейсбольный матч тоже разочаровал: никто не сделал круговой пробежки, которая, по мнению Фрэнка, слабо разбиравшегося в правилах, была смыслом игры. Весь последний период болела голова от бившего в глаза солнца и хотелось в уборную, но он не решался поднять сию тему. Затем еще была мука грязной подземки, которой добирались на Пенсильванский вокзал, и сердитый выговор отца за то, что Фрэнк не сказал Оуту Филдсу «Спасибо за прекрасный день». Они ждали, когда откроют выход на платформу, и Фрэнк исподтишка разглядывал измученное усталостью и моральным унижением отцовское лицо, в тусклом освещении перронного навеса казавшееся обрюзгшим, рыхлым и очень старым. Потом он опустил взгляд и заметил, что отцова штанина слегка подрагивает от движений спрятанной в карман руки, которой отец беспокойно почесывал промежность.

Позже этот эпизод станет единственным ярким воспоминанием о том дне, но вечером, когда Фрэнк босиком пробрался в скособоченный и странно съежившийся сортир, неудержимые рвотные спазмы вызвало видение жующего рта Оута Филдса.

Лишь годы спустя из обрывочных сцен сложилась целая картинка. Заместитель управляющего ньюаркским отделением Эрл Уилер, уберегшийся от всех увольнений и сокращений в годы Великой депрессии, чем-то привлек внимание головной конторы как кандидат на должность первого помощника Оута Филдса. (Столь же нескоро получило объяснение имя «Оут»: отсутствие уменьшительной формы в именах вроде «Эрл» всегда служило небольшой помехой для входа в мир непременных ласкательных имен, в корпорацию жизнерадостных Биллов, Джеков, Гербов и Тэдов, и потому «Оут» стало лучшим, что можно было придумать для человека, нареченного Отисом). Однако высшее руководство постановило, что Оут Филдс вполне обойдется без первого помощника, и повышение накрылось, о чем Эрлу Уилеру прямо либо намеками сообщили за трапезой либо на матче.

Неизвестно, смирился ли отец с крахом надежд, но Фрэнк знал, что до конца жизни он так и не понял, почему это произошло. Наверное, это событие, с которого начался закат Эрла Уилера, было первым в череде других, недоступных его пониманию. Вплоть до ухода на пенсию после войны (вскоре после отставки и смерти Оута Филдса) его перебрасывали с должности на должность, в результате чего он съехал с заместителя управляющего до простого торговца в Гаррисберге, Пенсильвания. Даже в те годы недоумение его только росло, и он не мог постичь, отчего слабеет здоровье, почему так быстро и тяжко стареет жена, не понимал равнодушия двух старших сыновей и уж совсем — безумного бунтарства, предательства и морального краха младшего.

Портовый грузчик! Кассир кафетерия! Неблагодарный, озлобленный слабак и сквернослов, который пьянствует бог весть с какими дружками из Гринвич-виллидж! Паскудник, который только и может, что сводить мать с ума своим молчанием по шесть-восемь месяцев, а затем отправить письмо без обратного адреса, но с припиской: «На прошлой неделе женился, как-нибудь привезу показать»!

К счастью для Эрла Уилера, он не слышал беседы сына с таким же молодым лоботрясом по имени Сэм, аспирантом-философом, подрабатывавшим клерком на студенческой бирже. Встреча проходила в 1948 году в дешевом баре неподалеку от студенческого городка Колумбийского университета.

— Какие проблемы, Фрэнк? Я думал, ты уж давно в Европе.

— Облом. Эйприл залетела.

— Иди ты!

— Нет, послушай, Сэм, на ситуацию можно взглянуть по-разному. Давай посмотрим вот с какого боку: хорошо, мне нужна работа. Но разве это повод испоганить себе жизнь? Просто мне нужно столько бабок, чтобы с годик удержаться на плаву, но сохранить себя как личность. Поэтому я всеми силами избегаю работы, которая с полным правом считается «интересной». Я хочу, чтобы меня не трогали. Мне нужна какая-нибудь старая здоровенная корпорация, которая в столетней спячке заколачивает деньги, такая, где всякое дело поручают восьми сотрудникам, поскольку знают, что ни один из них палец о палец не ударит, чтобы его выполнить. Я хочу такую работу, где смогу сказать: вот вам на столько-то часов в день я и моя милая улыбка образованного мальчика в обмен на такую-то сумму долларов, а в остальном мы друг друга не трогаем. Усек картину?

— Пожалуй, да, — ответил философ. — Пошли в контору.

Нацепив очки, Сэм пролистал картотеку и составил перечень компаний, более-менее соответствующих выдвинутым требованиям: мощный производитель изделий из меди и бронзы, огромное предприятие коммунального хозяйства, гигантская фирма-изготовитель всевозможных бумажных мешков…

Когда к списку прибавилось устрашающее название «Счетные машины Нокс», Фрэнк подумал, что это какая-то ошибка:

— Погоди, не может быть…

Он вкратце поведал о ступенях отцовой карьеры, и в ответ философ весело хмыкнул.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее