Дорога перемен

Они сидели на задней лужайке, куда Эйприл подала чай со льдом, — вернее, сидели все, кроме Джона. Он расхаживал взад-вперед, но изредка останавливался и, прищурившись, смотрел на дальний лесок и дорогу, словно обдумывал какое-то важное секретное дело.

— Вы сказали, в сентябре? — спросил он. — Я запамятовал.

— Точно еще не известно, — промямлил Фрэнк.

— Но месяц-то здесь пробудете, да? Дело в том, что я вынужден просить кого-нибудь… — Джон осекся и удивленно оглядел лужайку. — Ребята, а куда вы прячете детей? Старушка Хелен о малышах все уши прожужжала, а я их так и не видел. Что, они каждое воскресенье на дне рожденья?

— Дети ушли к друзьям, — ответила Эйприл.

Джон одарил ее долгим взглядом, который затем перевел на Фрэнка, и, сев на корточки, принялся дергать травинки.

— Что ж, понятно, — сказал он. — Если б в мой дом заявился параноик, я бы, наверное, тоже увел детей. Если б они у меня были. Как и дом.

— Ваши яичные сэндвичи просто чудо, — вмешалась миссис Гивингс. — Эйприл, вы должны дать мне рецепт.

— Подожди, мам, ладно? Она тебе после скажет. Выслушайте меня, Уилер. Это важно. Дело в том, что я вынужден просить кого-нибудь о любезности, и коль скоро вы пробудете здесь еще месяц, хотелось бы обратиться к вам. Много времени это не займет, а денег не потребует вовсе. Вы могли бы свести меня с адвокатом?

Говард Гивингс откашлялся:

— Джон, не начинай эту историю с адвокатом. Успокойся, пожалуйста.

Лицо Джона обрело выражение человека, чье терпение имеет разумные пределы.

— Пап, ешь замечательный яичный сэндвич и не встревай, а? Выключи свой аппарат, что ли… Давайте отойдем в сторонку. Только жену захватите. — С заговорщицким видом он увел хозяев в дальний уголок двора. — Я не таюсь от предков, но они без конца будут перебивать. Вот какое дело: я хочу выяснить, имеют ли пациенты психиатрической лечебницы какие-нибудь законные права. Сможете для меня узнать?

— Даже не знаю, так с ходу не скажешь… — замялся Фрэнк.

— Все, все, про это забыли. Чтобы это узнать, вам, наверное, придется потратить деньги, а я прошу только о времени. Раздобудьте имя и адрес хорошего адвоката, а дальше я сам. Понимаете, у меня накопилось много вопросов, и я готов заплатить за ответы. Уверен, мое дело выигрышное, вот только б разобраться с законными правами…

Было бы довольно одного его взгляда, который перебегал по лицам супругов и временами скакал за их спины, проверяя, чем заняты родители, было бы довольно его бескровных сухих губ и щетины волос, но он еще говорил и говорил, отчего все больше обретал облик измученного болезнью сумасшедшего.

— …Нет нужды объяснять мне про шаткую позицию человека, который с журнальным столиком гоняется за матерью; здесь все очевидно. Если он бьет ее столиком и убивает, это уголовное дело. Если он разламывает столик и наносит другой ущерб, в результате чего мать подает в суд, это гражданское дело. Хорошо. В любом случае позиция человека шатка, однако никто не может покуситься на его законные права. Предположим, имел место второй случай. Побоев нет, столик сломан, ущерб нанесен, однако женщина, мать, не пользуется своим правом обращения в суд. Допустим, она просто вызывает полицию. Скажем, она связалась с полицейскими и… Пап!

После этого явно бессмысленного вскрика Джон попятился, точно загнанный беглец, лицо его исказилось гримасой угрозы и страха. Обернувшись, Фрэнк понял, что все это было вызвано медленным приближением Говарда Гивингса.

— Пап! Я же просил не вмешиваться! Просил? Я не шучу, пап! Не смей перебивать, когда я говорю!

— Спокойно, сынок, спокойно. Нам пора.

— Я серьезно, пап…

Джон спиной уперся в каменный забор, взгляд его отчаянно рыскал, словно в поиске какого-нибудь оружия.

Фрэнк испугался, что сейчас он выломает и швырнет камень, но Говард спокойно подходил к сыну все ближе. Едва он мягко коснулся его локтя, как Джон из маньяка превратился в капризного ребенка, хоть все еще кричал:

— Не перебивай меня, вот и все! Хочешь что-то сказать, дождись, когда я закончу!

— Хорошо, Джон, — бормотал Говард, уводя его к дальнему краю лужайки. — Хорошо, сынок.

— О господи, мне ужасно стыдно, — сказала миссис Гивингс. — Понимаете, это все нервы. — В мучительной растерянности она смотрела на хозяев, не зная, что делать с недоеденным сэндвичем. — Пожалуйста, извините нас… Не надо было сегодня приезжать.

— Господи, какое же у него было детство? — вздохнула Эйприл, когда после ухода гостей споласкивала стаканы из-под чая.

— С такими-то родителями — вряд ли лучезарное.

Эйприл промолчала; лишь потом, закончив с посудой и повесив полотенце, она сказала:

— По крайней мере у него были родители, что обеспечивало хоть какую-то душевную стабильность. Ты это хочешь сказать?

— Что — это? Не заводись, а?