Дорога перемен

Когда несколько месяцев спустя мама застала меня втвоей комнате — так случилось, что вто утро мы проснулись позже, чем она, — отцу она говорить ничего не стала. Она перенесла меня, сонного, вмою комнату ивелела никогда больше по ночам не ходить ктебе. Но когда все повторилось, мне даже пришлось расплакаться, чтобы меня выслушали. Отец прибежал наверх ирывком открыл дверь моей комнаты. Ине успел язадуматься опоследствиях, как ты протиснулась под его рукой ивстала рядом со мной. «Уходи, папа, — сказала ты. — Ты не ведаешь, что творишь».

На следующий день мама купила мне это устройство. Вкаком-то смысле оно работало — ямало что слышал из их перебранок. Но яне мог уткнуться тебе вшею, пахнущую детским шампунем итальком, не мог слышать твой голос, напевающий мне колыбельные. Мне осталось одно утешение — смежная стена унаших комнат, вкоторую ямог поскрестись условным сигналом, аты мне ответить. Это единственное, что мне оставалось, да еще шум воды, где нет ни души, шум, который настойчиво вытеснял глухие звуки, когда отец бил маму, апотом обижал тебя, снова иснова.

Сверните на шоссе 89 до Солт-Лейк-Сити. Там есть вода, которую нельзя увидеть. Передавай привет Ребекке.

Как всегда ваш, Джоли.

16 Ребекка

25 июля 1990 года

Когда я вижу свое отражение в окне грузовика, то понимаю, почему никто не останавливается, чтобы меня подвезти. Я три часа шла под дождем и еще даже до шоссе не дошла. Волосы прилипли к голове, а лицо напоминало яйцо всмятку. Руки и ноги в грязи: я похожа скорее на ветерана вьетнамской войны, а не на человека, который путешествует автостопом.

— Слава богу, — бормочу я себе под нос, и изо рта у меня вырывается облачко пара. Массачусетс это вам не Калифорния. На улице градусов десять, не больше, и хотя стоит июль, только-только рассвело.

Меня больше не пугают дальнобойщики — после того, как я пересекла всю страну. В большинстве своем они не такие уж и страшные, как кажутся, как и так называемые крутые ребята в школе, которые отказываются бить первыми. Водитель этого грузовика выбрит наголо, от макушки вдоль шеи у него вытатуирована змея. Я улыбаюсь ему.

— Пытаюсь добраться до Нью-Гэмпшира.

Водитель недоуменно таращится, как будто я назвала штат, о котором он раньше никогда не слышал. Он что-то громко произносит, явно обращаясь не ко мне, и неожиданно на пассажирском сиденье появляется еще один человек. Я не сразу понимаю, кто это — парень или девушка, но такое впечатление, что этот человек только-только проснулся. Она — нет, все-таки он — взъерошивает волосы, сморкается, прочищая нос. Меня вновь пробивает дрожь — я понимаю, что для меня в кабине места нет.

— Слушай, — говорит водитель, — а ты, случайно, не из дома сбежала?

— Нет.

— Она что, дура? — Он искоса смотрит на меня. — Мы несовершеннолетних не подвозим.

— Несовершеннолетних? Мне восемнадцать. Я просто сейчас так выгляжу. Уже несколько часов голосую.

Парень на пассажирском сиденье в рубашке «Уайт снейк» с обрезанными рукавами поворачивается в мою сторону и усмехается. Двух передних зубов у него не хватает.

— Восемнадцать, говоришь? — Сейчас я впервые понимаю, что значит, когда тебя раздевают глазами. Скрещиваю руки на груди. — Пусть лезет в кузов, Спад. Поедет с остальным мясом.

Оба начинают истерически хохотать.

— В кузов?

Парень в «Уайт снейк» указывает большим пальцем.

— Подними щеколду и хорошо запри за собой изнутри. И, — он высовывается из окна настолько, что я чувствую в его дыхании запах шоколада, — мы скоро сделаем остановку, крошка. Чтобы немного передохнуть. Очень скоро.

Он хлопает по ладони своего напарника и поднимает окно.