Дорога перемен

Хадли, который пришел на ужин, просит меня передать цукини. За весь день он не сказал мне и пары слов.

— Это я встречался с Регалией Клипп. Она моя покупательница. Джоли тут ни при чем, — возражает Сэм.

— Это я так, к слову. — Мама смотрит на меня.

— Евангелистская церковь, — повторяет дядя Джоли, и мама заливается смехом. Он облокачивается о стол. — У тебя удивительный смех, Джейн. Как колокольчик.

— Как колокольчики в евангелистской церкви? — уточняет Сэм, и все прыскают от смеха.

Я пытаюсь поймать взгляд Хадли, но он уткнулся в свою тарелку, как будто впервые ее видит.

— Нужно что-то решать с сорняками в западной части, — говорит Хадли Сэму. — Они сильно разрослись. Если хочешь, можем запустить туда овец — теперь, когда они острижены, нет нужды отправлять их в загон.

Сэм кивает, и Хадли усмехается в тарелку. Сразу видно, что ему приятно одобрение Сэма.

— И хорошая новость, — продолжает Сэм. — Регалия Клипп снова подписала с нами договор на «ред делишез».

— Отлично! — восклицаю я.

Хадли поднимает голову.

— Да, но у скольких еще она покупает, Сэм?

— Ну вот, Хадли, снова выбиваешь почву из-под ног. — Сэм улыбается, он вовсе не раздражен. — Не знаю. Я не спрашивал. Но она по-настоящему обрадовалась, заключив с нами договор, а в прошлом году мы этим восполнили потери «коллинза», когда его побило тлей, вот так-то!

На ужин мы ели цукини с миндалем, жареную курицу, горох и картофельное пюре. Очень вкусно. Сэм приготовил ужин за считаные минуты. Хадли говорит, что Сэм всегда вкусно готовит.

— А вы чем сегодня занимались? — спрашивает дядя Джоли.

Мама открыла было рот, когда заметила, что дядя Джоли смотрит на нас с Хадли. Лицо Хадли становится пунцовым. Мама складывает руки на коленях.

Сэм роняет вилку, которая со звоном ударяется о край тарелки. Наконец Хадли поднимает глаза на моего дядю.

— Ничем, ясно? У меня было много работы. — Он комкает салфетку в шарик и швыряет его в противоположный угол комнаты, но попадает в собаку, а не в мусорное ведро. — Мне пора, — бормочет Хадли.

Он с шумом отодвигает стул и выбегает из кухни.

— Что с ним? — Сэм накладывает себе груду картофеля и качает головой.

— Сэм, — обращается к нему мама, — а вот интересно, почему вы выращиваете только яблоки?

Я пинаю ее под столом. Ее это не касается.

— Яблоки занимают много времени и сил.

У меня такое ощущение, что он не первый раз отвечает на подобный вопрос.

— Но вы могли бы зарабатывать больше денег, если бы не зацикливались на одних только яблоках.

— Прошу меня простить, — спокойно отвечает Сэм, — но кто, черт побери, вы такая? Приезжаете сюда и уже через два дня указываете мне, как вести дела!

— Я не указываю…

— Если вы хоть что-то понимаете в сельском хозяйстве — что ж, возможно, тогда я послушаю.

— Я не намерена терпеть оскорбления. — Мама чуть не плачет, я чувствую слезы в ее голосе. — Я только хотела поддержать беседу.

— А создали проблемы, — отрезает Сэм.

Голос у мамы хриплый. Я вспоминаю историю, которую она любит рассказывать, что когда она училась в колледже, то подрабатывала в отделе рубричной рекламы в «Бостон Глоб» и один мужчина влюбился в ее голос. Он продал свою лодку в первую же неделю, но продолжал звонить, чтобы услышать ее голос. Он размещал свое объявление целое лето, чтобы иметь возможность его слышать.

— Сэм…

Дядя Джоли касается маминой руки. Она вскакивает и бежит к амбару.

Мы трое — Сэм, дядя Джоли и я — мгновение сидим в молчании.

— Положить еще курицы? — предлагает Сэм.

— Мне кажется, ты слишком бурно отреагировал, — выговаривает ему дядя Джоли. — Лучше бы тебе извиниться.

— Господи, Джоли! — вздыхает Сэм, откидываясь на спинку стула. — Она твоя сестра, это ты ее пригласил. Послушай, ей не место здесь, в деревне. Она должна носить высокие каблуки и цокать ими по выложенным мрамором гостиным в Лос-Анджелесе.

— Так нечестно! — восклицаю я. — Вы ее даже не знаете!

— Я повидал таких, как она, — говорит Сэм. — Будет лучше, если я пойду и извинюсь? Черт! Ради мира и покоя… — Он встает и отодвигает тарелку. — Вот вам и счастливый, тихий семейный ужин.

Мы с дядей Джоли доедаем цукини. Потом картошку. Мы молчим. Я нетерпеливо постукиваю ногой по линолеуму.

— Я пойду туда.

— Оставь их, Ребекка. Они сами разберутся. Им нужно поговорить.

Возможно, он прав, но речь идет о моей маме. Я представляю, как она вонзает ногти в Сэма, оставляя на его лице и руках свежие царапины. Потом перед моим мысленным взором возникает картина, как отпор Сэма выводит ее из душевного равновесия. Чем он ее достанет? Или на это способен только мой отец?

Я слышу голоса раньше, чем вижу их, прячущихся за сараем, где стоит трактор и мотоблок. Возможно, дядя Джоли прав, и я решаю не вмешиваться. Я присаживаюсь и прислоняюсь к сараю, чувствуя, как сквозь рубашку в меня втыкаются щепки.

— Я же уже извинился, — говорит Сэм. — Что еще мне сделать?

Голос мамы звучит словно издалека:

— Вы правы. Это ваш дом, ваша ферма, мне здесь не место. Джоли навязал нас вам. Ему не следовало обращаться с подобной просьбой.

— Я не понимаю значения слова «навязал».