Дорога перемен

В день, когда Джейн вышла замуж за Оливера, в день, когда она поцеловала меня в щеку и сказала, что еще никогда не была так счастлива, со мной что-то произошло. Я совершенно определенно почувствовал, как раздулась и сжалась моя грудная клетка, и понял, что чувствуешь, когда разбивается сердце. Я молча отвернулся от сестры, но она, поглощенная приемом гостей, этого даже не заметила. Я пообещал себе, что больше никогда не позволю так себя обидеть.

Продолжая следить за Джейн, я оставался на расстоянии. Практически сразу после ее замужества я начал путешествовать, перескакивал из колледжа в колледж, потом в другой конец Соединенных Штатов, отправился в Мексику, Бангладеш, Марокко, Азию. Найдя самый простой выход, я все увеличивал, насколько мог, расстояние между нами. Я всегда желал ей только самого лучшего, потому что она столько для меня значит. Поэтому, когда у них все закрутилось с Сэмом, я дал свое благословение. Я хотел, чтобы она досталась ему. Если уж не может достаться мне.

Она заключает меня в объятия, и на минуту я возвращаюсь в детство, где любовь можно было спрятать под подушку.

— Прости, я не хотела на тебя кричать.

Раньше я думал о смерти и о кремации. Я хотел, чтобы мой прах поместили в кожаный мешочек, который Джейн носила бы на шее. Раньше я представлял, как она зимой надевает много одежды — водолазки, свитера, длинные мешковатые кофты, но ближе всего к ее сердцу нахожусь именно я.

«Больнее ты меня ранить уже не сможешь», — думаю я.

— Не волнуйся, — улыбаюсь я, — я никогда не ладил с твоими женихами.

Джейн от меня на расстоянии вытянутой руки. Она открывает рот, чтобы что-то сказать — что? — но опять его закрывает.

Как раз в этот момент в кухню влетают Ребекка и Хадли. Ребекка оседлала Хадли и открывает дверь ногой. Они только-только переступают порог, как Хадли едва не роняет ее на пол. Оба смеются так заливисто, что не сразу замечают в кухне меня и Джейн.

— Помешали? — спрашивает добродушный, улыбающийся Хадли, отряхивая джинсы.

— Нет, — отвечает Джейн. — Абсолютно не помешали.

Он не сводит глаз с Ребекки, которая намеренно долго поднимается с пола. Смешно, но они с Джейн уже одного роста.

63 Сэм

Видели бы вы выражение ее лица, когда в телевизоре появился этот парень. Она вся как-то съежилась изнутри. Чуть со стула не упала. И повторяла его имя: Оливер.

Я бы все отдал за то, чтобы оттащить ее от телевизора. Дать ей успокоительное, чего-нибудь покрепче — не знаю что. Может быть, просто прижать к себе. Но при виде ее лица у меня внутри все сжалось. Я должен был что-то сделать. Не мог же я просто опуститься рядом с ней на колени, когда во весь цветной экран показывают ее чертова мужа. Поэтому я струсил. Я сбежал, сказав, что у меня есть дела в поле. Но вместо этого я пошел прогуляться в лесу, граничащем с садом.

В это время года здесь туча комаров и болотистая почва. Часть леса превратилась в стихийную свалку, даже для соседних фермерских хозяйств. Тут прямо на тропинке валяются старая эмалированная ванна и несколько сломанных стиральных машин. Но зато стоит тишина, такая тишина, что слышно, как щелкает мозг, перескакивая от идеи к идее.

Я далеко зашел и оказался у основания сгоревшего дотла дома. Остался только небольшой круг из камня с разрушенным камином с одной стороны. Отец говорил, что это строение датируется тысяча семисотым годом.

В детстве мы с Хадли часто сюда приходили. Когда нам было лет по девять, мы строили себе убежища, притаскивали из сарая балки и старые доски, пытаясь сколотить какую-нибудь загородку. У нас был свой пароль: «Джесс» — в честь нашего любимого игрока из «Ред Сокс». Мы встречались каждый день на закате, и было слышно, как мамы зовут нас ужинать с разных сторон леса.

Мы вместе с Хадли с семи лет. А это целых восемнадцать лет. Дольше, чем Ребекка вообще живет на свете. При других обстоятельствах я бы отстоял его. Он мой лучший друг. Он знает, что делает; он не стал бы заводить легкую интрижку с пятнадцатилетней девочкой. Но я уверен на сто процентов: то, что со мной сейчас происходит, случается раз в жизни. Я не могу видеть, когда Джейн расстраивается, отчасти из эгоизма — мне больно видеть, как она страдает.

Когда я возвращаюсь в Большой дом, все уже поужинали. Джоли моет посуду. Он говорит, что Джейн наверху.

— А Хадли где? Мне нужно с ним поговорить.

— Мне кажется, он сидит на заднем крыльце с Ребеккой. А что?

Но у меня нет времени отвечать. Иду к задней двери и сразу понимаю, что чему-то помешал. Ребекка с Хадли качаются на скамье-гамаке, а когда слышится скрип двери, отскакивают в разные концы.

— Привет, — неопределенно говорю я. — Помешал?

Они качают головами. В присутствии Ребекки я испытываю неловкость. Ощущаю, как она прожигает меня взглядом. Я дергаю ворот рубашки, чтобы стало прохладнее.

— Что случилось? — спрашивает Хадли. Он чуть осмелел, даже приобнимает Ребекку, положив руку на спинку скамьи.

— Мне нужно с тобой поговорить. — Я поворачиваюсь к Ребекке. — Наедине. — Я открываю дверь-ширму. — Я подожду здесь.

Дверь за мной захлопывается.