— Право же, дорогая, вы говорите милые глупости, — произнес принц. — Вы отважны, решительны, вы знаете себе цену и имеете представления о чести, которые готовы отстаивать. Поверьте, это дорогого стоит. Ни одна курица с голубой столичной кровью и рядом с вами не станет. К тому же со временем, я уверен, мой государь-отец смягчится, поймет, что никакой опасности вы не представляете, и наш с вами союз станет документально подтвержденным.
Вот даже как… Его высочество в самом деле был настроен крайне решительно. Эвглин представила, как говорит ему «нет», и сразу же после прибытия в столицу ее берут под руки добры молодцы в голубой полицейской форме и волокут в тюрьму. Конечно, зачем Альдену за нее заступаться? Да и Харвису… Кресло проректора намного приятнее свободы какой-то иномирянки.
— Это честь для меня, ваше высочество, — с искренней дрожью в голосе промолвила Эвглин. — Я согласна, конечно. Только у меня есть одна небольшая просьба.
— Разумеется, — сказал принц. Положительный ответ окрылил его, теперь он улыбался и выглядел совершенно довольным жизнью человеком, который завершил трудную работу и получил достойную награду.
— Пусть никто не узнает о нашем разговоре, — попросила Эвглин. — Пожалуйста, пусть наша беседа и наши будущие отношения до поры останутся в полной и совершенной тайне. Счастье любит тишину, особенно, такое, как наше с вами.
Принц понимающе кивнул. Поднявшись с колен, он протянул Эвглин руку и произнес:
— Очень благоразумно. Конечно, я никому не скажу ни единого слова.
Когда он поцеловал ее, то в голове Эвглин промелькнули две мысли: «Надо же, меня целует принц» — а следом за ней «Честно сказать, ничего особенного». Вроде бы Альден был достаточно искренним и страстным, да и что лукавить, техника тоже оказалась на высоте — но все же это было немного не то, чего бы действительно хотела Эвглин.
Беда была в том, что она и сама не знала, хочет ли чего-то, кроме возвращения домой.
Когда они спустились к поселению, слуги уже начали разбирать первые шатры. За завтраком Борх сказал, что драконы перевезут их на Большую Заставу, а там шатры продадут местным за любую цену, которую назовут. Эвглин смотрела, как полотна крыш и стен сворачивают в длинные светлые рулоны, и ей снова стало грустно, пусть она и провела в поселении совсем немного времени.
Шатер Харвиса уже собрали. Колдун сидел на одном из своих тюков и, вольготно вытянув ноги, читал книгу. Рюкзак Эвглин рядом с его вещами казался крошечным.
— Который час? — осведомилась Эвглин, глядя, как повара пакуют сковороды и заворачивают чисто вымытые тарелки в бумагу. Должно быть, всю утварь тоже продадут на Большой Заставе.
— Четверть одиннадцатого, — ответил Харвис, не взглянув ни на небо, ни на часы. — Скоро прилетят драконы, и мы отправимся в дорогу.
— Принц предложил мне стать его любовницей, — негромко сказала Эвглин. Один из поварят выронил сверток, и на землю с мелодичным звоном посыпались ложки. Повар в сердцах наградил его оплеухой. — Он хочет, чтоб наш с вами брак остался фиктивным, а отношения с ним были бы семейными.
В Эльсингфоссе не было понятия «гражданского брака», так что Эвглин сомневалась, что Харвис поймет тот принцип, на котором иногда строятся отношения в ее мире.
— Обещает любовь, верность и преданность, — закончила Эвглин и устало вздохнула. Она не могла не рассказать об этом Харвису: колдун должен знать о том, что планирует принц. Что-то подсказывало Эвглин, что планы его высочества намного шире любовных отношений с иномирянкой.
Харвис не изменился в лице, но голос его выдал.
— Я могу строить отношения со своей женой без помощников, — сварливо сказал он. — И, Эвглин, я хочу, чтоб наш брак был не фиктивным, а настоящим. Вы и я, никаких третьих и четвертых. Это лишнее.
— Я согласилась, — призналась Эвглин, глядя на носки своих туфель и надеясь, что успеет увернуться, если Харвис вдруг решит ее ударить. — Что мне оставалось делать? Это ведь его высочество придумал план с нашей с вами свадьбой, но он ведь может передумать в любой момент.
Она с опаской подняла глаза на Харвиса и увидела, что тот с трудом сдерживает гнев.
— Что мне оставалось делать? — почти жалобно повторила Эвглин. Харвис только рукой махнул.
— Вы все правильно сделали, Эвглин, — сказал он. — Правильно и благоразумно. Просто поставьте себя на мое место и подумайте, что я сейчас могу чувствовать. У меня впервые за очень долгое время появилась надежда на нормальную спокойную жизнь с женщиной, которая, возможно, меня полюбит. И не успел я обрадоваться, как к этой женщине потянул руки человек, с которым я при всем желании не смогу конкурировать. Он принц. Пусть бунтарь, пусть почти гарантированно никогда не увидит корону, но он сын папы-короля и мамы-королевы. А я никто.
Харвис осекся, должно быть, решив, что говорил слишком громко и эмоционально. Эвглин осторожно дотронулась до его запястья, и он не отдернул руку.
— Хорошо, что вы рассказали, — произнес он. — Не хотел бы я однажды вечером увидеть на пороге его высочество в полной готовности к любовной схватке.