Дорога славы

У изменений этих была двойная цель: получить от одной матери несколько сот детей звездной магии и высвободить мать. С помощью каких-то ухищрений эндокринного контроля Стар оставалась нетронутой ритмом Евы, но во всех отношениях молодой – ни таблеток, ни гормонных инъекций: это было навсегда. Она была просто здоровой женщиной, у которой не бывало «плохих дней». Сделано это было не для ее удобства, а для гарантии, что ее суждения в качестве Великого Судьи не окажутся подорванными ее гландами.

– Это только разумно, – серьезно сказала она. – Я помню, что бывали дни, когда я без всякой причины могла голову оторвать самому близкому человеку, а потом удариться в рев. Во время такой бури невозможно рассуждать хладнокровно.

– Э-э-э, а это повлияло на твои склонности? Я имею в виду твое желание к…

Она от души рассмеялась.

– А как ТЫ считаешь? Она серьезно добавила:

– ЕДИНСТВЕННЫМ, что серьезно влияет на мое либидо – я имею в виду, ухудшает его, – является… (является? Крайне странная структура у английского является-являются эти разнесчастные отпечатки. Иной раз выше, иной ниже – да ты помнишь некую даму, чьего имени мы поминать не будем, которая так людоедски повлияла на меня, что я не осмеливалась близко подойти к тебе, пока не изгнала из себя черную ее душу! Светская отпечатка влияет также и на мои суждения, поэтому я никогда не слушаю дел до тех пор, пока не переварю самую последнюю. Ох, и рада же я буду, когда они кончатся!

– Я тоже.

– Не так, как Я. Но, не считая этого, милый, я не слишком сильно меняюсь как женщина, и ты это знаешь. Простая моя, обычная неприличная натура, которая кушает маленьких мальчиков за завтраком и сманивает их перепрыгивать через сабли.

– Сколько сабель?

Она пристально на меня посмотрела.

– С тех пор, как первый муж выкинул меня из дому, я не вступала в брак, пока не вышла замуж за ВАС, мистер Гордон. Если вы имели в виду нечто иное, то мне думается, что вы не вправе точить на меня зуб из-за того, что происходило еще до вашего рождения. Если вам нужны подробности происходившего за отчетный период, я готова удовлетворить ваше любопытство. Ваше, я бы сказала, нездоровое любопытство.

– Тебе охота похвастаться. Я не стану потакать этому, девчонка.

– Мне НЕохота хвастаться. Мало о чем я могу похвастать. Кризис Яйца практически не оставил мне времени побыть женщиной, черт его побери! Пока не явился Оскар-Петух. Благодарю вас, сэр.

– И не забывайте разговаривать вежливо.

– Да, сэр Петушок! Но ты завел нас далеко от наших баранов, дорогой. Если тебе нужны дети – ДА, милый. Осталось еще около двухсот тридцати яйцеклеток, и принадлежат они МНЕ. Не будущему. Не дражайшим людям, да будут благословенны жадные их сердчишки. Не тем играющим в богов манипуляторам наследственности. МНЕ! Это все, чем я владею. Все остальное – это ех officio [84]. Но эти – МОИ… и если они нужны тебе, то они и твои, мой единственный.

Мне бы надо сказать: «ДА!» – и поцеловать ее. А что я сказал?

– Ээ, давай не будем торопиться. Лицо ее вытянулось.

– Как будет милорду Герою-мужу угодно.

– Слушай, кончай со своей невианской формалистикой. Я хотел сказать, в общем, к этому надо привыкнуть. Шприцы и прочее, короче, возня со специалистами. И я хоть понимаю, что у тебя нет времени самой выносить ребенка…

Я пытался пролепетать, что с тех самых пор, как меня просветили насчет Аиста, я принимал за данное обычную организацию, а искусственное осеменение даже корове устраивать не очень-то красиво, и что это дело с субподрядчиками с обеих сторон приводило мне на память прорези в продукции «Хорн и Хардарт» или выписанный по почте костюм. Но пройдет какое-то время, и я приспособлюсь. Точно так же, как она приспособилась к чертовым своим отпечаткам…

Она сжала мне руки.

– Милый, да тебе же не нужно!

– Чего не нужно?

– Возиться со специалистами. И выносить твоего ребенка я НАЙДУ время. Если тебе не противно смотреть, как будет распухать и раздаваться мое тело – да, да, это так, я помню – тогда я с радостью пойду на это. Все, в том что касается тебя, будет, как у прочих люди. Никаких шприцов. Никаких специалистов. Ничего, что бы могло задеть твою гордость. Нет, надо мной придется поработать. Но я привыкла к обращению с собой, как с коровой-рекордисткой; для меня это все равно, что промыть шампунем волосы.

– Стар, ты готова пережить девять месяцев сплошных неудобств – и возможно умереть при родах, – чтобы избавить меня от минутного недовольства?

– Я не умру. Трое детей, ты помнишь? Они появились нормально, без хлопот.

– Но ведь, как ты сама сказала, это было «много лет назад».

– Неважно.

– Э-э, сколько лет? («Сколько лет тебе, жена моя?» – вопрос, который я все еще не осмеливался задать.) У нее, вроде, упало настроение.

– Разве это имеет значение, Оскар?

– Ммм, да, пожалуй, нет. Ты соображаешь в медицине куда больше моего…

Она медленно сказала:

– Ты ведь спросил, сколько мне лет, так?

Я ничего не сказал. Она немного подождала, затем продолжила: