Дорога славы

— Нет? Так что же вы делаете с остающимися трупами? Нельзя же оставлять их загромождать гостиную. Неаккуратно.

— Я тоже так считаю. Но наш народ именно так и поступает: хранит их в гостиных. Во всяком случае, несколько лет. Сверхсентиментальная традиция, но мы — сентиментальный народ. Мы иногда переходим через край. Одна из моих двоюродных бабушек держала в своей спальне всех своих бывших мужей — теснотища ужасная, и к тому же скука, потому что она все время говорила о них, повторяясь и преувеличивая. Я перестала ходить к ней.

— Ну и ну. Она вытирала с них пыль?

— О, да. Она была усердной домохозяйкой.

— Э-э… сколько их там было?

— Семь или восемь, я их не считала.

— Понятно. Стар, в вашей семье есть кровь черных вдов?

— Что? О! Но, дорогой, кровь черных вдов есть в каждой женщине. — Она показала ямочки и потрепала меня по колену. — Однако бабушка их не убивала. Поверьте мне. Герой мой, женщины в моей семье слишком любят своих мужчин, чтобы попусту их тратить. Нет, ей просто нипочем не хотелось расставаться с ними. Я считаю это ребячеством. Надо смотреть вперед, а не назад.

— «И пусть мертвое прошлое само хоронит своих мертвецов». Слушай, если у твоего народа принято держать мертвецов дома, у вас должны быть гробовщики. Или хотя бы бальзамировщики. Иначе разве воздух не портится?

— Бальзамировать? О, нет! Можно просто поместить их в стазис, как только удостоверишься, что смерть пришла. Или приходит. Это может делать любой школьник. — Она добавила: — Наверное, я возвела напраслину на Руфо. Он провел много времени на вашей Земле — он любит это место, оно его зачаровывает, и может, он пробовал заниматься похоронными делами. Но мне кажется, что это слишком прямое и честное занятие, чтобы привлечь его.

— Ты мне так и не сказала, как же все-таки ваш народ в конце концов поступает с трупом.

— Во всяком случае, не хоронят. Это бы шокировало их до безумия. — Стар поежилась. — Даже меня, а уж я-то попутешествовала по Вселенным и научилась спокойно относиться почти к любому обычаю.

— Так что же?

— Примерно, как вы сделали с Игли. Применяют геометрическую вероятность и сплавляют его.

— А… Стар, куда делся Игли?

— Мне не догадаться, милорд. У меня не было возможности это высчитать. Может быть, те, кто делал его, и знают. Но я думаю, что они были еще больше застигнуты врасплох, чем я.

— Наверное, я туп. Стар Ты толкуешь о геометрии; Джоко назвал меня «математиком». Но я делал то, что было навязано мне обстоятельствами; я этого не понимал.

— Навязано Игли, вам следовало бы сказать, милорд Герой. Что получается, если подвергнуть какую-нибудь массу невыносимому давление, такому, что она не может оставаться там, где находится? Причем, не оставив ей ни одного пути отхода? Это задача для школьников по метафизической геометрии и древнейший прото-парадокс, касающийся непреодолимой силы и несдвигаемого тела. Масса эта охлопывается. Она выдавливается из своего мира в какой-то другой. Это часто именно тот способ, которым люди какой-либо Вселенной открывают Вселенные — но чаще всего таким ж. катастрофическим образом, какой вы навязали Игли; могут понадобиться тысячелетия, прежде чем они могут взять его под контроль. Долгое время это явление может кружить на периферии в качестве «магии», иногда срабатывая, иногда нет, иногда отражаясь на самом маге.

— И вы это называете математикой?

— А как же еще?

— Я бы назвал это колдовством.

— Да, безусловно. Как я сказала Джоко, у вас природный гений. Вы могли бы стать великим чародеем. Я с неловкостью пожал плечами.

— Я не верю в волшебство.

— Я тоже, — ответила она, — в вашем смысле. Я верю в то, что есть.

— Вот это я и хотел сказать. Стар. Не верю я во всякие фокусы-покусы. То, что случилось с Игли, — я имею в виду, «что, по-видимому, случилось с Игли» — не могло случиться, потому что это явилось бы нарушением закона сохранения массы-энергии. Должно быть какое-то другое объяснение.

Она вежливо промолчала.

Поэтому я выдвинул на прямую наводку надежный здравый смысл невежества и предрассудков.

— Знаешь, Стар, я не собираюсь верить в невозможное только потому, что я при этом присутствовал. Закон природы — это закон природы. Ты должна это признать.

Мы порядочно проехали, прежде чем она ответила:

— Если угодно милорду Герою, мир не таков, каким мы бы хотели его видеть. Нет, я заявила слишком категорически. Вероятно, он действительно таков, каким мы хотим его видеть. В любом случае, он таков, каков он ЕСТЬ. Le voila! [58] Внимайте ему, представляющему себя. Das Ding an sich [59]. Попробуйте его на зуб. Он ЕСТЬ. Ai-je raison [60]. Верно я говорю?

— Так я то же самое говорю! Вселенная есть как есть, и не может быть изменена всяким мухлеванием. Она действует по точным правилам, как машина.

Я заколебался, вспомнив наш старый автомобиль, который был ипохондриком. Он постоянно «заболевал», потом «выздоравливал», как только механик пытался его коснуться.

Я твердо продолжил:

— Законы природы не берут отгулов. Негуманность законов природы — это краеугольный камень науки.

— Это так.

— Ну так? — наседал я.

— Тем хуже для науки.