Дорога смерти. 43-я армия в боях на Варшавском шоссе. Схватка с «Тайфуном». 1941-1942

А вот наградные листы бойцов и командиров 43-й армии.

«Демин Федор Иванович, 1913 г. р., трубач 129 СП 93 СД ЗабВО, 27 и 28 октября в бою под д. Горки проявил исключительную смелость, организовал группу из 7 красноармейцев музыкального взвода, которая проникла в село, занятое противником, откуда вынес 2 ручных пулемета, несколько винтовок, боеприпасы (гранаты и патроны), которыми громил противника, сидя в 50 метрах от него всю ночь, обстреливая его, не имея поддержки и соседей ни справа, ни слева. Награжден орденом Красной Звезды».

«Кошкин Василий Алексеевич, 1020 г. р., красноармеец, стрелок комендантского взвода штаба 93 СД. Красноармеец т. Кошкин, находясь на передовой линии фронта, показал образец мужества и стойкости в боях с фашистами. Так, при наступлении на д. Горки дал пример для всех, как надо воевать, и, кроме того, вернул около 200 человек, бежавших с поля боя. В результате наступления была взята д. Горки. Награжден медалью «За отвагу», по представлению к ордену Красной Звезды».

«Вовченко Иван Антонович, 1905 г. р., майор, командир 9 танкового полка 24 ТБр (адрес: г. Воронеж, в/городок имени Фрунзе, с июля по август воевал под г. Великие Луки), в боях за г. Малоярославец у д. Якимовка

13.10.41 смело повел полк в атаку и умело руководил боем. Кроме того, своим танком уничтожил 9 ПТО, до взвода пехоты, разгромил штаб арт. полка противника и лично расстрелял находившихся там офицеров. Награжден орденом Ленина».

«Денисов Иван Павлович, 1918 г. р., красноармеец, наводчик орудия 24-го зен. дивизиона (адрес: Лысьвинский район, с. Н. Красный Яр), на Зап. фронте с 22.10.41.

23.10.41 в д. Бунчиха сбил 1 пикирующий бомбардировщик Ю-88, пытавшийся бомбить колонну наших войск, двигавшуюся к передовой линии фронта. 29.11.41 в д. Каменка Клинского направления сбил еще один Ю-88, который бомбил наши огневые точки. Награжден орденом Красной Звезды».

26 ноября 1941 г., как о том сообщает донесение в штаб армии, десантники 10-й воздушно-десантной бригады, занимавшие участок обороны у деревни Горки, огнем из минометов и пулеметов пресекли необычную атаку противника.

Наблюдатели неожиданно сообщили о появлении колонны, которая двигалась прямо на позиции десантников со стороны Горок, занятых противником. В бинокль было видно, что одеты идущие в красноармейские шинели и ватники. Кто-то высказал предположение, что это наши, выходят, мол, из окружения. Шли те с оружием. Когда подошли совсем близко, десантники окликнули их, спросили, какой части и откуда идут. Те молчали. А через минуту бросились в атаку. Их отбили почти на своих брустверах. За переодетыми «красноармейцами» двигались автоматчики, которые уже не камуфлировались в чужую форму.

30 ноября генерал Голубев получил из штаба Западного фронта приказ: на всех участках обороны провести усиленную разведку боем.

В разведке боем участвовали: сводный полк армии под командованием майора Ермоленко и до батальона от каждого полка. Все наступали на своих участках. Приказ командарма предписывал: «…батальоны должны действовать налегке, в ватных куртках, без шинелей и ранцев, но больше иметь патронов, гранат, ручных и противотанковых, бутылок КС. Кроме того, иметь на 2-е суток паек».

Артиллерия накануне атаки вела обычный беспокоящий огонь. Казалось, ничего на фронте не изменилось.

Но изменилось многое. Наша сторона набухла резервами, и они продолжали и продолжали поступать из тылов.

И вот – пробная атака.

«Выявленных в предыдущих боях трусов в разведку не брать», – говорилось в приказе.

Батальоны усиливались расчетами противотанковых ружей, минометными подразделениями.

Главная задача атакующих – вскрыть систему обороны противника, по возможности вклиниться в его боевые порядки, уничтожить блиндажи, огневые точки, захватить языка.

Не везде батальонам сопутствовал успех. На некоторых участках противник тут же открыл сильный ружейно-пулеметный и минометно-артиллерийский огонь. Повели огонь и окопанные танки. Теряя десятки убитыми и ранеными, пехота откатилась на исходные.

Но на других участках подразделения прорыва проникли в опорные пункты. Завязались бои с гарнизонами. Противотанковыми гранатами красноармейцы взрывали блиндажи, выжигали огнеметами доты. На улицах завязывались рукопашные схватки. Чтобы выбить наши батальоны из опорных пунктов и ликвидировать вклинения в свою оборону, противник вынужден был подвести резервы, обнаружив тем самым расположение своих резервов.

Разведка боем показала: противник на всем протяжении линии фронта перед 43-й армией имеет законченную оборону с наличием минных полей, с завалами, с развитой системой огня. Основные силы обороны находятся в окопах, соединенных ходами сообщения, в 200–300 метрах от передовых боевых охранений.

Атака началась ранним утром и закончилась к 14.00–15.00. Батальоны вернулись на исходные. С большими потерями. Но и противнику нанесли урон примерно равноценный.

Тогда еще мало кто предполагал, что эти маломощные атаки силой до батальона с ограниченными целями не что иное, как разведка перед грандиозным наступлением всех сил, прикрывавших Москву и подведенных к передовой в последние сутки. По крыльям «Тайфуна», разведенным на сотни километров севернее и южнее Москвы, готов был ударить не менее мощный ураган. И он вскоре ударил.

В книге «Поворот под Москвой» немецкий историк Клаус Рейнхардт пишет: «Поскольку наступление соединений правого крыла немецкой 4-й армии, проведенное 1–3 декабря 1941 года, упредило наступление русских, Жуков решил перенести начало операции на 5–6 декабря. 30 ноября он отдал приказ войскам провести разведку боем и взять, по возможности, больше пленных, чтобы получить достаточно данных о состоянии немецких войск и подтвердить целесообразность начала операции. Результаты этих действий, а также контрудар 33-й армии против немецкой 4-й армии 2 и 3 декабря показали Жукову, что силы противника на исходе. В своем приказе на наступление войскам Западного фронта от 6 декабря он указывал, что немецкая пехота при наступлении русских танков «все бросает и в сильной панике бежит… По нашим данным, противник больше не располагает резервами. В течение последних 18 дней он их полностью израсходовал. В танковых дивизиях насчитывается только 30 % штатного состава и в среднем имеется по 40–50 танков различных типов. У противника осталось совсем немного артиллерийских боеприпасов и горючего… Противник боится, прежде всего, окружения и танковых ударов во фланги и в тыл» [65] .

Тому, кому предстояло прорывать немецкую оборону, вовсе не казалось, что «силы противника на исходе». Простые бойцы и командиры передовой видели противника иначе, чем вверху, в штабах. Ставка подтягивала к передовой и накапливала в ближнем тылу резервы. Противник ничего равноценного выставить уже не мог.

Английский историк Второй мировой войны Роберт Кершоу, размышляя о битве за Москву, очень точно заметил: «…войскам вермахта на Восточном фронте для победы следовало послать русских в нокаут. А Красной армии для победы требовалось всего лишь удержаться. Русские обладали воистину сверхъестественной способностью сводить на нет последствия поражений».

Нечувствительность к смертельным ударам отмечал и генерал Гальдер.

До сих пор не прекращается дискуссия по поводу того, как же все-таки Красной армии удалось выстоять под Москвой и удержать столицу? И зачастую эта дискуссия из области аргументов, фактов и цифр переносится в космос. Потому что вся логика фактов и цифр выстраивается в пользу того, что победить должны были авторы и исполнители «Тайфуна».

Но мы выстояли!

Группу возглавлял младший лейтенант Снопов. Уже больше часа они плутали по лесу. Похоже, младшой слабо ориентировался и даже не умел как следует пользоваться компасом. Но виду не подавал. Хотя нервничал.

Деревня, которую они должны были сжечь, находилась в трех километрах от реки. Реку по льду они перешли еще вечером. Деревня называлась Степановкой. Только вот где она?

С тех пор как они пересекли реку и вошли в лес, на их пути вообще никакой деревни не попадалось.

– Студент, иди-ка сюда, умник, – позвал его младшой, в очередной раз рассматривая карту и компас.

Судя по движениям командира отряда, либо барахлил компас, либо какая-то ошибка закралась в карту.

Боец Степанов обогнал шедших впереди и сунул приклад винтовки в снег, деревянными от мороза губами буркнул:

– Боец Степанов по вашему приказу… прибыл…

– Слушай, Степанов, ты, говорят, из этих мест. Где эта чертова деревня запропастилась?

– Так у вас же карта, товарищ младший…

– Да черта в этой карте!.. В ней же не написано, как нам идти.

Степанов молча кивнул. Командир есть командир, с ним всегда лучше согласиться.

– Что молчишь? Места эти знаешь? – спросил Снопов.

– Я же, товарищ младший лейтенант… из города…

– Но здесь-то бывал?

– Разок, может, и бывал. За грибами… Давно, в детстве… Все уже забылось.

– Забылось, не забылось… Будешь проводником. За правильность маршрута отвечаешь теперь ты, красноармеец Степанов. Повторите приказ.

Степанов повторил. После такого приказа губы его совсем онемели. Хотя из-под воротника телогрейки валил пар. Неделю назад им выдали стеганые ватные штаны и телогрейки. В такой одежде не замерзнешь.

Шли по одной лыжне. Все двадцать человек, вытянувшись в одну нитку, соблюдая интервалы, скользили по лиловому снегу. Теперь впереди шел Степанов. За ним младшой Снопов.

Где-то впереди и левее послышался собачий брех.

– Там, – сказал Снопов и указал палкой в сторону просеки, которая едва угадывалась левее.

Степанов знал эту просеку. Перед самой войной ходил сюда с Таней собирать землянику. Можно сказать, тут, на этой просеке, и началась их настоящая любовь. Может, и поженились бы. К осени, к Покрову, точно сговорились бы. И родителей уговорили. Проклятая война.

Степанов на мгновение закрыл глаза, и ему почудился тот, казалось, уже забытый запах, похожий на запах спелой ягоды… Это был запах Тани, запах его счастья, которым он так и не успел насладиться. Таня сейчас, должно быть, спит и не знает, что он совсем рядом…

– Вешки, – сказал он в сторону Снопова. – Это деревня Вешки. Или Николаевка. Точно не знаю.

Снопов поднял руку. Хруст снега мгновенно прекратился. Командир нагнулся, прикрылся белым маскхалатом и начал рассматривать карту, подсвечивая себе фонариком.

– Степанов! – окликнул он проводника. – Вешки севернее Степановки, а Николаевка примерно в пятишести километрах южнее. Ты ничего не путаешь? А может, это и есть Степановка?

– Степановка стоит среди леса, а тут, видите, поле вокруг.

Это были Вешки. Степанов здесь часто бывал. Вечерами иногда приходили сюда играть в лапту с местными. Степановские против вешкинских.

Таня сейчас наверняка спала, укрывшись теплым одеялом. В доме напротив спали его родители и младшие брат и сестра. Спала бабка Катерина. Все спали. Вся деревня. Если их не выгнали из домов немцы. Но немцы лесную деревню вряд ли решились занимать. Хотя кто знает… Как он мог жечь свою деревню? Хорошо, что Снопов не разбирается в карте и ориентировании. Хорошо, что он такой лопух. Видать, в школе учился так себе.

Они стояли перед Вешками и не знали, что делать дальше. Снопов совсем запутался и ругал всех подряд, и разведку, которая не сориентировала его как следует, и лес, в котором они могли отклониться от маршрута и выйти не туда, и Степанова, что тот хоть и местный, а ни черта не знал.

Наконец двинулись дальше. Решили обойти деревню северной опушкой леса. Степанов знал, что минут через пятнадцать они пересекут дорогу, большак, ведущий на северо-запад. Если пойти большаком или параллельно ему, то через три километра – Степановка. Они отклонились от маршрута в лесу. А когда Снопов назначил его проводником, он взял еще сильнее в сторону…

Дорога была расчищена. Виднелись автомобильные и санные следы. Темнели пятна лошадиного навоза.

– Стоп, – скомандовал Снопов.

Младший лейтенант Снопов принял такое решение: поскольку деревня, которую им приказано сжечь, не найдена, устроить засаду на дороге, атаковать немецкий обоз и, по возможности, захватить пленных, а затем, пока не рассвело, уйти домой. Конечно, даже если они не сожгут Степановку, но приведут пленного, ротный им все простит и даже, возможно, в награду прикажет старшине выдать им по пачке табака. Степанов не курил, табак обменивал на сахар. Пожилые бойцы охотно отдавали свой сахар. Табачок на передовой ценился дороже.

Снопов распределил отряд по обеим сторонам дороги, уступом, чтобы во время возможного боя бойцы не перестреляли друг друга. Установили пулемет.

Степанову назначили позицию рядом с пулеметным расчетом.

Залегли. Затихли. Мороз начал проникать под ватники. Сперва он ухватил бойцов за запястья, потом полез под воротники, захолодил спины. Кто постарше, начали кряхтеть и ворочаться в снегу. Снопов занервничал.

Но вскоре в стороне деревни послышались голоса и скрип снега. А спустя некоторое время заревели моторы. Пошла колонна.

Вот тебе, Снопов, и обоз… Так думал не только боец Степанов.

Когда голова колонны начала втягиваться в лес и передние грузовики поравнялись с их засадой, бойцы с ужасом ждали команды взводного открыть огонь. Но тот не решился. «Слава богу, – думали они, одеревеневшими губами хватая мерзлый снег, – все же наш командир не совсем дурак и кое-что в войне понимает…»

Колонна шла долго, может, около часа. И откуда она тут взялась? Немцы везли тяжелые орудия. Их тащили тягачи и шестерки лошадей. От дороги несло выхлопными газами и лошадиным потом. Слышались голоса ездовых и лязг оружия.

На душе у Степанова было муторно: колонна уходила в сторону Степановки.

Когда все стихло, Снопов приказал выбираться в сторону лощины. Там они отыскали свою лыжню и молча пошли на восток.

Снопов с тоской думал, что же написать в донесении.