Дорога соли

В конце концов, не в силах перенести ее пронзительного взгляда, Кактус с огромным трудом поднялся на ноги. Мариата пошла рядом, еле волоча ноги. Она никак не могла избавиться от навязчивых мыслей о смерти. Они постоянно возвращались, кружили в голове, словно коршун вокруг своей жертвы. Молодая женщина спустилась в долину, где песок лежал гладким бледным ковром, и вдруг увидела какие-то странные штуковины, торчавшие из песка в небольшой ямке. Верблюд первым понял, что это такое, дернулся в сторону и жалобно закричал. Широко раскрытыми глазами Мариата смотрела на кости, выбеленные солнцем, отполированные до блеска песчинками, поднятыми ветром, и ощущала, как между ребер глухо бухало сердце. Неужели это все, что осталось от странника, который шел этим путем? Вдруг их с Кактусом ждет та же участь? Перед ее внутренним взором встала жуткая картина: ее собственный скелет, скрючившийся, лежащий на боку, почти засыпанный песком. Поджатые колени как бы защищали еще один крохотный скелетик, приютившийся под ребрами.

Представив себе это, Мариата исполнилась решимости и прикрикнула на верблюда:

— Черт тебя побери! Шевели ногами! Мы должны остаться в живых!

Этот приказ был адресован не только выдохшемуся животному, но и самой себе. Сжав зубы, превозмогая страшную усталость, Мариата подгоняла и верблюда, и себя, направляясь теперь прямо на восток. Она сама не знала, почему изменила направление, но в голове женщины гудела уверенность, неведомая ей самой, горела и зудела рука. Где-то там должна быть долина, богатая оазисами, о которой говорили торговцы в караван-сарае, длинная, протянувшаяся с севера на юг, через которую уже тысячи лет проходит торговый путь. В ней много древних колодцев. Мариата найдет ее или погибнет.

Хамада сменилась эргом — огромным океаном песка, бесконечными валами дюн, изогнутых в виде серпа с безжалостным острым лезвием, заточенным ветрами. Мариата стояла на скале и смотрела на эти застывшие, уходящие вдаль волны, яркие гребни которых чередовались с впадинами, лежащими в тени. От этого пейзаж был похож на соколиное крыло. Она поняла, что стоит на границе Большого Западного Эрга. Если в ближайшее время они не найдут колодца, то шансов уцелеть не останется.

На следующий день Кактус пал. Ноги под ним подогнулись, он выпустил изо рта и прямой кишки смердящий воздух и рухнул на песок. Потом верблюд сел и уставился в пространство, словно видел вдали, на горизонте, смерть, неумолимо, шаг за шагом приближающуюся к нему. Мариата вскрикнула, обвила его шею руками, спрятала лицо в горячей шкуре.

— Вставай! — умоляла она Кактуса. — Поднимайся!

Страх заставил ее быть жестокой. Она молотила верблюда кулаками, но он принимал это смиренно и никак не реагировал. Женщина пинала его ногами, взывала к нему, рыдала без слез, но он больше не двигался. Наконец Мариата легла с ним рядом, укрылась в тени большого тела и ждала до тех пор, пока он не перестал дышать. Даже тогда Кактус не упал, не повалился набок, а так и остался сидеть неподвижно, как сфинкс. Только что он дышал и жил, а вот теперь мертв. Невозможно было уловить точного мгновения, когда душа его отделилась от тела, потому что внешне как будто ничего не изменилось. Мариата поднесла руку ко рту верблюда: он не дышал. Она прижалась щекой к его торчащим ребрам: сердце не билось. Дернула его за длинные ресницы, но он даже не моргнул. Наконец ей пришлось признать ужасную правду: Кактус умер. Она осталась одна, и ей негде искать помощи. Мариата зашла в пустыню слишком далеко, возвращаться поздно. Трудно представить, что здесь можно остаться в живых, если для того, чтобы двигаться вперед, у нее есть только ноги. Она села на песок, прислонилась спиной к трупу верблюда и мертвым взглядом уставилась в бескрайнюю пустыню. Так вот какой конец ждет ее и нерожденного ребенка, безрадостный и жестокий. Единственное утешение в том, что умрет она так, как это делают люди покрывала, в пустыне, частью которой они и являются.