Дорога стали и надежды

Высоченные темные и широкие силуэты, больше всего смахивающие на бочки. Только бочки почему-то с многоэтажный дом высотой. Разбитый перекресток с дорогами прямо и налево. Рыжие всполохи от огромного факела впереди. И завалившаяся на бок фура, на которой сбоку еле различимо виднелись две цифры, две пятерки.

Даша встала, прошла вперед, пытаясь рассмотреть больше. Сзади звякнуло. И кашлянуло. Она обернулась, вполне понимая, кого увидит и что услышит.

Морхольд задумчиво посмотрел на нее.

– Меня в тебе поражает много вещей, Дарья. Например, то, что ты дожила до своих лет, со всей твоею малахольностью, в первую очередь. Но и кроме этого хватает в тебе всякого разного, способного удивить любого человека. О чем мы с тобой говорили в самом начале пути?

– Я слушаюсь и делаю что сказано.

– Сказал сидеть здесь?

– Да.

– И?

– Поняла. – Даша пожала плечами. – Извини.

– Умница, деточка. – Морхольд повесил «Печенега» Даше на шею, и, всучив чуть полегчавшую сумку, сел в седло. «Урал» скрипнул, трагично и пугающе, но не развалился. И даже завелся, сердито зафырчав двигателем и плюя глушителем. – На вот, бонус за хорошее поведение. И не дергайся зря. Не брошу я тебя.

Даша вытащила прямоугольник, обернутый в серебристую фольгу.

– Что это?

– Шоколад.

– Спасибо.

Она замолчала. Морхольд, тоже не горя желанием разговаривать, тронул мотоцикл с места.

Двигатель «Урала» трещал еле слышно. Странно, но измотанная машина, воскрешенная руками погибших хозяев, работала прекрасно. Даша смотрела по сторонам, стараясь понять – куда же они едут?

Чуть подбрасывало на неровных остатках асфальта. Перед глазами стояла Кротовка и пассажиры платформы. Трое мужиков, обменявших мотоцикл на свои жизни. Морхольд, упорно прущий своим путем ради нужной информации. Погибшие в вагонах. Погибшие у Тургеневки. Погибшие в зеленом тумане. Погибшие…

Ее дорога к странноватой надежде превращалась в кровавый путь. Путь, прокладываемый сталью, свинцом и порохом. И многими смертями.

Даша откусывала безумно вкусное лакомство, жесткое, твердое до состояния камня, понемногу рассасывала. Шоколад оказался приятным и никаким. Вместо его безумной сладости, оставшейся где-то в прошлом, на губах и деснах язык ощущал только металлическую соль крови.

Под тихо тлеющими покрышками мотоцикла хрустели истлевшие в пламени ветки. Черные и ослепительно белые, закопченные и покрытые льдисто поблескивающей коркой инея, отмытые и высушенные до сахарной чистоты ветром и дождями. Прямые и кривые, толстые, тонкие, маленькие и большие. Лежавшие вперемежку со звонко лопающимися кругляшами, каждый из которых с одной стороны имел четыре дырки – две побольше, две поменьше.

Морхольд, вытянув вниз длинную лапищу, покрытую шерстью, подхватил череп, бросил в разлетевшиеся веером стеклянных брызг сосуды по пути. Стекло резало воздух, секло резину замызганного кровью ОЗК, чиркало по лицу и норовило ужалить глаза. На шипящий и исходящий едким потом асфальт, медленно и плавно падали заспиртованные гомункулы черного цвета. Злобно шипели и скрывались в длинных, лениво шевелящихся тенях по краям дороги.

– Это боулинг, детка! – Морхольд облизал верхнюю губу длинным алым языком, покрытым липкой слюной. – Каждый шар за жизнь, по одной на каждый бросок, мать его!

Следующий шар взмыл над его ладонью, закрутился в огненном вихре, блеснув огнем из глаз и, оставляя дымный след, улетел вперед, к рвущимся вверх тугим спелым колосьям.

– Все сгорит, и мы сгорим! – Морхольд подмигнул ей плачущим кровью потухшим глазом, медленно распадаясь на верещавших и разбегающихся крыс.

– Смерть! – пропищала крыса, ставшая лицом.

– Я найду тебя! – провыл серый волк, стлавшийся над стальной травой.

– Ты наша! – просипели три головы умирающего дракона.

Сильное тело взорвалось изнутри, выпустив железную женщину с медовыми волосами. Ледяные глаза уставились на девушку, холодные губы дрогнули…

– Эй, ты чего?! – Морхольд тряс ее за плечо. – Да проснись ты уже, что ли!

Даша посмотрела на него, провела рукой по щетине и даже не собиравшейся мягчеть колючей бороде.

– Шерсти нет.

– М-да… – Морхольд встал с колена. Еле заметный, стоял внутри чего-то темного и точно закрытого. – Если уж шерсть и искать, милая моя, то на ладонях. Да и то, вроде бы не так давно с женщиной был. Ох, и орала же ты…

– Сон страшный. – Даша села. Под задом нащупала плотную ткань спального мешка. – А мы где?

– Схрон тут есть. Мало кто знает про него, нам с тобой повезло, мне как-то показали.

Сбоку, в двух местах, пробивался еле заметный свет. Сталкер сел рядом, завозился, что-то расстегивая.

– Я сапоги сниму, портянки перемотать, так что не пугайся.

– Ага. Сам не испугайся только.

– Чей-то? – Морхольд зашелестел снимаемой тканью. – Вот раньше, до Войны, всяко бывало. Думаешь такой – етит твою мать, как же мы с ней чего делать будем? Придем, к ней или ко мне, а шастали-то несколько часов. Ноги ж воняют, носок вроде бы протертый был, так там палец сейчас наружу. Скажет, мол, фу-фу-фу и все такое, и прости-прощай клево проведенное время…

Даша усмехнулась:

– И?