Дорога стального цвета

Длинный Миша оказался веселым и остроумным парнем. Он рассказывал, как однажды наобум пошел сдавать экзамен в техникуме, какую нес ахинею и как его за эту ахинею прогнали с позором, велев подготовиться как следует. Чувствовалось, он рассказывал об этом не первый раз, но всем было смешно.

Из разговоров Зуб понял, что Юра не так давно отслужил в армии, был там сержантом. Он и не удивился этому. Он, может, удивился бы, отслужи Юра рядовым все три года.

Витя стал расспрашивать Зуба, кто он, откуда, и тот мало-помалу рассказал. И получилось это так, словно он рассказывает давным-давно знакомым ребятам, от которых было бы глупо и не по-товарищески что-либо скрывать. Потому что, как Юра сказал, люди они свои.

— Досталось же тебе на орехи, — покачал головой Юра.

Миша подмигнул Зубу:

— Ничего, правда? Деньги получишь, веселее поедешь.

Пришел возбужденный чем-то Салкин. С прибаутками, в которых было мало смысла и много мата, он выложил на доски две буханки хлеба, колбасный сыр, десяток помидоров, пучок лука. Достал из кармана и с подчеркнутой аккуратностью поставил солонку, какие бывают в столовках.

— Спёр? — глянул на него Юра.

— Сама за мной увязалась, — осклабился Салкин. — Я ей: кыш! А она, зараза, бежит и бежит. А чо, пригодится.

Потом он отступил шага на три, сделал руками театральный жест и азартно, с каким-то блатным выговором заорал:

— Ну, деятели, а за это еще раз скинемся! Опля! И выхватил из кармана пальто бутылку водки.

Он стоял с этой бутылкой на вытянутой руке и улыбался так широко, словно сейчас должна грянуть буря аплодисментов.

Аплодисментов, конечно, не было, и лицо Салкина начало вытягиваться в мину недоумения.

— Чо такое, пацаны? Желудки? Язвы?

— Желудки в порядке, — за всех ответил Юра. — Ты ее сам высосешь, когда закруглимся.

— Дак я ж на пятерых покупал! Вы, деятели!

— Мы тебе все дарим.

— А скидываться?

— Откуда? — с наивным видом поинтерсовался Миша.

— Связался я с вами! — скривился Салкин и с ожесточением плюнул под ноги. — Детсад! Кефирчик-молочко вам надо пить! Пацанва…

Он еще бурчал что-то, но ребята уже взялись за еду. Салкин же хмуро откупорил бутылку.

— Работать не сможешь, ухарь! — строго глянул на него Юра.

— Пацан! Я еще тебя переработаю!

И Салкин с таким высокомерием взглянул на ребят, что даже Зуб заулыбался.

— Ты сразу уточняй, чем переработаешь, — попросил Юра. — Если языком, то ты нас всех обскакаешь.

— Детсад, кефирчик-молочко, — презрительно повторил Салкин и, приложившись к бутылке, запрокинул голову.

Нервно задергался кадык на его тощей шее. Миша смотрел на эту процедуру и морщился от сострадания. Юра же и Витя вообще не смотрели. Оторвавшись от бутылки, Салкин тяжело засопел, но сразу закусывать не стал. Сперва он закупорил бутылку и спрятал ее в боковой карман пальто, которое так и не снял. А уж потом потянулся за луком.

— Хрен с вами! — сказал он с набитым ртом. — Пусть мне будет хуже.

— Будет.

— Да? Посмотрим! — повеселевшим вдруг голосом многозначительно сказал Салкин и грызанул кусок сыра. — Посмотрим, кому хуже будет.

Когда его разобрало, он опять начал трепаться о вокзалах, о своих случайных работах в магазинах и прочих заведениях. Было это неинтересно, и все поскучнели.

Юра подсовывал своему тезке пластики сыра, куски хлеба и все повторял: «Ты давай, давай». Когда остался последний помидор, Юра положил его перед Зубом. Но тот решительно запротестовал:

— Я что, больше всех работал?

— Ешь! — грозно рявкнул Юра, а сам заулыбался.

— Жри, жри, пацан, — пьяненько поддакивал Сал-кин. — Жри тут, там не дадут.

Зуб насторожился: где-то он слышал эти слова. Совсем недавно. Он ел помидор и мучительно вспоминал, потому что слова эти были ему когда-то неприятны, даже связаны с чем-то опасным и страшным…

Вспомнил! Это же горбатая старуха сказала — карга! Он уже пьянел от коньяка, когда она это сказала. А Панька или Чита — кто-то из них — добавил, что там дают пайки. В памяти всплыли пьяные, раскрасневшиеся рожи, запахи коньяка и прелой капусты, липучие, маркие губы Фроськи, поющий дурным голосом Стаська… Что стало со старухой, со стариком? Успело ли письмо? Зуб, наверно, никогда об этом не узнает.

Салкин сказал те же слова. Случайность, или он тоже связан с Читиной шайкой?

Неожиданно для себя Зуб спросил:

— Читу знаешь?

— Кого? Какую-такую Читу? Я одного Тарзана знаю, вместе по деревьям лазили. Га-га-га…

И он заржал, открыв набитый рот и брызгая крошками хлеба.

— А ты чо, пацан, тоже из зоопарка? Га-га… Про какую спрашиваешь Читу? Чо ты мне шьешь, деятель?

— Ладно, я так спросил.

Салкин, видимо, разошелся. Водка в нем бесом гуляла.

— За так делают вот так!

По тому, как он сначала отвел кулак назад, чтобы ткнуть в солнечное сплетение, Зуб понял, что драться Салкин не умеет. Зубу ничего не стоило закрыться локтем. А другая его рука как бы сама собою в то же мгновение сделала то, что не умел делать Салкин.

Салкин сдавленно ыкнул и вытаращил на Зуба глаза, не в силах вздохнуть. Все как сидели на досках, так и продолжали посиживать. Только Миша с Витей переглянулись.