Дорога сворачивает к нам

Нам-то хорошо, что мимо идут машины и некогда скучать, а машинам, может быть, не очень хорошо. Хоть и улицу и дорожку по обе стороны деревни несколько раз выравнивали грейдером — есть такая машина для выравнивания дороги! — и еще толстым слоем гравия выстлали.

Но не это, оказывается, главное. Большую асфальтовую дорогу уже заканчивают расширять и выпрямлять. И как только снимут шлагбаумы, машины ринутся по асфальту расширенного шоссе. Не понадобится больше объезд. Не нужна будет дороге наша Гургждучай…

Как мы будем жить без этой дороги, которая не только сама бежит, но и нас с собою несет?

И вот однажды дорожный мастер Паплаускас вытащил кол. Словно самый обычный кол из покосившегося забора! Кол с прибитым к нему щитом, с надписью «Объезд» и стрелой очутился в канаве. А поток машин вдруг прервался. И гравий на нашей улочке больше не пылил…

В Гургждучай воцарилась тишина, неслыханная, невиданная тишина. Остались тишина и отпечатавшиеся на улице колеи. Они, правда, немые, но говорят о многом… Особенно о том, чего больше не будет…

Как теперь привыкнуть к этой тишине, гнетущей и усыпляющей тишине?

Как?

И вдруг слышу, идет Анупрас, слепой Анупрас. Он шагает не спеша, высоко поднимая ноги и задрав голову. Он всегда так ходит, оберегая голову, чтобы не удариться о какую-нибудь ветку или шест. В руке у него конверт.

— Маре! — остановившись, кричит он.

Я просто не понимаю, как это Анупрас издалека меня чувствует. Не видит, а как-то различает. И других людей — не только меня, — не видя, узнает.

Я схватила письмо, вскрыла.

— Это тот инженер… Он! Который в тот раз… когда я за белкой гнался…

И опять я ужасно удивилась.

Откуда Анупрас знает? Ведь прочесть он не мог.

— Читай, теперь я много чего знаю… — усмехнулся Анупрас.

Если б вы знали, что это было за письмо! От волнения я не все могла прочесть. Наконец-то разыскали отца Анупраса, Матаса, который бросил семью. Его заставили работать и будут высылать алименты детям. А Анупраса принимают в Каунасскую школу для слепых. Скоро он получит официальный вызов. Подписался Владимир Владимирович Снегов. И еще была приписка:

«Прости, приятель, что обругал тебя тогда. А как поживает твоя сестренка?»

Сбылась мечта Анупраса. А ведь это не только Анупраса мечта — и моя!

Я несказанно обрадовалась. И за Анупраса радовалась, и за этот привет Снегова «сестренке». Я знаю, что такое «сестренка» — не обязательно родная сестра!

А пока я читала письмо Анупрасу, в нашей избе — поверите или нет? — появился откуда-то Линас. Они с отцом угощались, поставили вина, и даже мать выпила рюмку и не ругала мужчин.

— Теперь мы поставим колхоз на ноги. Принимаешь Линаса в артель, Маре? — такими словами встретил меня отец и велел сбегать за Эле.

Вот как? Дороги нет, а Линас все-таки приехал? И навсегда в нашем колхозе останется? И его бригадиром назначат? А может, заведующим фермой? Или, может быть, даже… председателем? Так, может быть, и наш колхоз сдвинется с места, догонит зажиточные? Но Линас возьмет к себе Эле… Если бы не Эле, он никогда бы не бросил свой совхоз, где такие красивые, «красные» коровы. Но я ведь хотела, помните, я хотела, чтобы Эле никогда не выходила замуж.

Эбе прибежала запыхавшись.

Ничего я ей не сказала, потому что она светилась вся, только спросила:

— А ты будешь дружить со мной, когда станешь… Линене[3]?

— А как же? Ведь ты совсем взрослая, Mape! — прижала меня к себе Эле. — Ты совсем взрослая девочка!

А за платье — представьте себе! — никто меня не ругал. Даже мама! Все решили, что платье сидит на Эле как влитое, и лучше всего, если Эле и нарядится в него.

Первой предложила это мама, Рочкене — мудрая, как настоящая волшебница, — молчала. Может быть, она с самого начала знала, кому шьет платье? Так почему же мне не сказала? Я бы не проболталась! Ну, неважно. Гораздо важнее, что мама не ругается, а Эле в этом платье, как охапка ромашек, цветет! Рочкене и маме сошьет — синее в горошек.

— Только без выреза! — умоляет мама.

— Знаю, знаю, меня, старую, не учи, — смеется Рочкене, и неизвестно: с открытым воротом сошьет или нет?

Она ведь почти что волшебница или ведьма. А к тому же она героиня, и с нею не поспоришь. Тот студент Швегжда-узкоштанник написал про нее в газету — как она воспитала троих сирот. Она героиня, а героиню все должны слушать.

На этом я, пожалуй, закончу свои рассказы, хотя могу рассказать еще о многом.

И о том, как уехал учиться слепой Анупрас, могу рассказать!

И про свадьбу Эле с Линасом — могу! Ляксандра, ой, как не хотел, но Эле поставила на своем…

И про то, как пошли дела в нашем колхозе…

Но я устала рассказывать, а вы — слушать. Длинный-длинный мы с вами сплели венок…

Знаете, что скажу вам коротко и ясно? Я даже не почувствовала, что дорога убежала от нас! Верьте или не верьте, а я не почувствовала!

Неважно, что мы не на большой дороге.

Дорога все равно сворачивает к нам!

И однажды по ней приедет — угадайте, кто приедет? Улите, моя лучшая подруга Улите.