Дорога тайн

– Воздержание и еще раз воздержание. Воздержание – это хорошо, – объяснил Эдвард Боншоу. – Я бросил курить, бросил пить, – думаю, нулевой алкоголь убавил мой аппетит. Я просто не так голоден, как раньше, – сказал фанатик.

– Ага! – сказал брат Пепе. (Теперь он заставил меня сказать это! – удивился сам себе Пепе.) Сам он никогда не употреблял алкоголя – ни капли. «Нулевой алкоголь» ни разу не убавлял аппетит брата Пепе.

– Одежда, плети, материалы для чтения, – подытожил таможенник на испанском и английском языках, глядя на молодого американца.

– Только самое необходимое! – заявил Эдвард Боншоу.

Боже милостивый, пощади его душу! – подумал Пепе, как будто дни, оставшиеся схоласту на этой смертной земле, были уже сочтены.

Таможенник в Мехико также поставил под сомнение американскую визу, которая имела временные ограничения.

– Как долго вы собираетесь здесь оставаться? – спросил офицер.

– Три года, если все пойдет хорошо, – ответил молодой айовец.

Здешние перспективы этого первопроходца показались брату Пепе неутешительными. Дай Бог, чтобы Эдвард Боншоу выдюжил хотя бы в течение шести месяцев миссионерской жизни. Айовцу понадобится больше одежды – той, которая будет ему впору. У него закончатся книги для чтения, и двух хлыстов ему не хватит – на те случаи, когда злосчастный фанатик испытает склонность к самобичеванию.

– Брат Пепе, вы водите «фольксваген-жук»! – воскликнул Эдвард Боншоу, когда оба иезуита направились к пыльному красному автомобилю на стоянке.

– Лучше просто «Пепе», пожалуйста, – сказал Пепе. – Можно не добавлять «брат».

Неужели все американцы восклицают по поводу очевидного? – спросил он себя, но ему положительно нравилось, с каким энтузиазмом реагировал на все молодой схоласт.

Кто, как не Пепе, человек, который сам был воплощением и поборником энтузиазма, подбирал этих толковых иезуитов, дабы управлять школой? Кто, как не он, ставил иезуитов во главе «Ni~nos Perdidos»? А без добросердечной озабоченности такого радетеля, как брат Пепе, следящего за всем и вся, не появилось бы и приюта под названием «Дом потерянных детей» вдобавок к успешно работающей школе.

Но озабоченные, а в том числе и добросердечные, радетели могут оказаться рассеянными водителями. Возможно, в тот момент Пепе думал о читателе свалки; возможно, Пепе представлял, что он доставляет новую порцию книг в Герреро. Так или иначе, Пепе повернул не в ту сторону, когда покинул аэропорт, – вместо того чтобы направиться в сторону Оахаки и вернуться в город, он направился к basurero. Когда брат Пепе осознал свою ошибку, он уже был в Герреро.

Пепе плохо знал эти места. В поисках безопасного участка, чтобы развернуться, он выбрал грунтовую дорогу на свалку. Это была широкая дорога, по которой ездили только вонючие грузовики, медленно двигаясь к basurero или от него.

Естественно, как только Пепе остановил маленький «фольксваген» и сумел повернуть назад, обоих иезуитов окутали черные шлейфы дыма со свалки; горы тлеющего мусора и отбросов возвышались над дорогой. Можно было заметить детей-мусорщиков, лазающих вверх и вниз по вонючим холмам. Водителю приходилось быть бдительным, чтобы не наехать на мусорщиков – детей-оборванцев – и на местных собак. Запах, разносящийся вместе с дымом, заставил молодого американского миссионера зажать нос.

– Что это за место? Видение Аида с соответствующим запахом! Что за ужасный обряд совершают здесь эти бедные дети? – взволнованно спросил молодой Боншоу.

Как мы будем терпеть этого милого сумасшедшего? – подумал брат Пепе: благие порывы этого фанатика не произведут впечатления на Оахаку. Но Пепе сказал всего только:

– Это просто городская свалка. Запах исходит от сжигания среди прочего мертвых собак. Наша миссия поддерживает тут двух детей – dos pepenadores, двух мусорщиков.

– Мусорщиков! – воскликнул Эдвард Боншоу.

– Los ni~nos de la basura, – мягко сказал Пепе, надеясь создать некоторое различие между мусорщиками-детьми и мусорщиками-собаками.

В этот момент покрытый копотью мальчик неопределенного возраста – явно ребенок свалки, что было понятно по его слишком большим ботинкам, – сунул маленькую дрожащую собачку в пассажирское окошко «фольксвагена».

– Нет, спасибо, – вежливо сказал Эдвард Боншоу, обращаясь скорее к зловонной собачонке, чем к мусорщику, который без обиняков заявил, что это голодное существо никому не принадлежит. (Дети свалки не считались нищими.)

– Ты не должен трогать эту собаку! – по-испански сказал Пепе оборванцу. – Она тебя может укусить!

– Я знаю про бешенство! – крикнул брату Пепе перепачканный в саже мальчик и вытащил из окна съежившуюся собачку. – Я знаю об инъекциях! – завопил маленький мусорщик на брата Пепе.

– Какой прекрасный язык! – заметил Эдвард Боншоу.