Дорога тайн

Действительно, Хуан Диего не заметил, что самолеты не летали; он просто хотел быть в аэропорту, готовый улететь, когда объявят посадку на его рейс. Задержка, если она и была, не имела для него никакого значения. Не могло быть и речи о том, чтобы пропустить этот рейс. За каждым путешествием стоит своя причина, подумал он, прежде чем осознал, что эта мысль у него уже записана. Это было то, на чем он более чем решительно настаивал в «Истории, которая началась благодаря Деве Марии». Теперь я снова здесь, путешествую – на что всегда есть причина, подумал он.

«Прошлое окружало его, как лица в толпе. Среди них было одно, которое он знал, но чье это было лицо?» На мгновение, среди окружающих снегов, испытывая неловкость в компании грубияна-водителя лимузина, Хуан Диего забыл, что и это он тоже уже писал. Чертовы бета-блокаторы, подумал он.

Судя по всему, водитель лимузина был человеком хамоватым и злым, но он знал свой путь через Джемейку в Куинсе, где широкая дорога напоминала бывшему «читателю свалки» Периферико – улицу в Оахаке, разделенную железнодорожными путями. На Периферико el jefe обычно покупал для детей свалки пищевые продукты; на рынке Ля-Сентраль можно было купить самые дешевые, на грани срока годности. Только в 1968 году, во время студенческих бунтов, когда Ля-Сентраль был занят военными, продовольственный рынок переехал на Сокало в центре Оахаки.

В ту пору Хуану Диего и Лупе было соответственно двенадцать и одиннадцать лет, и они впервые познакомились с районом Оахаки вокруг Сокало. Студенческие бунты длились недолго; рынок вернется в Ля-Сентраль на Периферико (с этим жалкого вида пешеходным мостом над железнодорожными путями). Тем не менее Сокало осталась в сердцах детей свалки; она стала их любимой частью города. Дети проводили на Сокало, подальше от свалки, все свое свободное время.

Почему бы мальчику и девочке из Герреро не заинтересоваться центром городской жизни? Почему бы двум niños de la basura не поглазеть на туристов в городе? Городская свалка не значилась на туристических картах. Разве кому-нибудь из туристов пришло бы в голову отправиться на экскурсию на basurero? Да от одной вони свалки и рези в глазах из-за нестихающих горений вы бы повернули обратно к Сокало; впрочем, для этого было бы достаточно и одного взгляда на собак свалки (или их взгляда на вас).

Разве удивительно, что примерно в эту же пору, во время студенческих беспорядков 1968 года, когда военные заняли Ля-Сентраль, а дети свалки начали болтаться в районе Сокало, Лупе, которой исполнилось всего одиннадцать лет, стала одержима этими ненормальными и спорными идеями по поводу различных Дев Оахаки? То, что ее брат был единственным, кто мог понять ее блекот, отсекало Лупе от любого вразумительного диалога со взрослыми. И конечно, это были религиозные Девы, чудотворные Девы – такие, которые оказывали влияние не только на одиннадцатилетних девочек.

Разве не было естественно, что Лупе прежде всего потянется к этим Девам? (Лупе умела читать мысли; она не знала, чтобы еще у кого-нибудь были такие же способности.) Тем не менее почему бы ребенку свалки не испытывать некоторое подозрение относительно чудес? Чем были заняты эти соперничающие между собой Девы, чтобы объявиться здесь и сейчас? Совершали ли в последнее время эти чудотворные Девы какие-нибудь чудеса? Не чересчур ли критично относилась Лупе к этим широко разрекламированным, но бездеятельным Девам?

В Оахаке был магазин Дев; дети свалки обнаружили его во время одной из своих первых вылазок в район Сокало. Такова была Мексика – страну захватили испанские конкистадоры. Разве прозелиты Католической церкви не торговали столетиями Девой? Оахака была центром цивилизаций миштеков и сапотеков. Разве испанские конкистадоры на протяжении веков не продавали Дев коренному населению? Начиная с августинцев и доминиканцев и кончая третьими, иезуитами, разве они не втюхивали всем свою Деву Марию?

Теперь там оказался еще кое-кто, кроме Марии, как отметила Лупе после посещения многих церквей в Оахаке, – но нигде в городе не было такого соперничества Дев, как на пестрой выставке-продаже в магазине Дев на улице Индепенденсиа. Там были Девы в натуральную величину и Девы больше натуральной величины. Достаточно назвать только трех, представленных по всему магазину в различных дешевых и аляповатых копиях: это, разумеется, Богоматерь Мария, а также Богоматерь Гваделупская и, естественно, Nuestra Señora de la Soledad, то есть Богоматерь Одиночества, которой Лупе пренебрегала как просто «героиней местного значения» – то есть сильно раскритикованной Девой Одиночества с ее «глупой историей про burro». (Ослик, маленький ослик, вероятно, был вне упреков.)