Дорога тайн

Мальчик поискал глазами двух скорбящих женщин на первой скамье, но не увидел их. То, что они могли вдруг просто исчезнуть, пронзило Хуана Диего подобно его пульсирующей боли; она ненадолго отступила, но теперь стала опять нестерпимой. Что касается этих двух женщин, ну, возможно, им было привычно вот так просто возникать или исчезать. Кто знает, что может показаться мальчику, испытывающему такую боль?

– Почему Дева Мария обманщица? – спросил Эдвард Боншоу мальчика, который неподвижно лежал у ног Божьей Матери.

– Не спрашивайте – не сейчас. Не тот момент, – начал было говорить брат Пепе, но Лупе уже что-то невнятно забубнила, указав сначала на Богоматерь Марию, а затем на маленькую темноликую девицу, которую часто не замечали в ее более скромном киоте.

– Это Богоматерь Гваделупская? – спросил новый миссионер.

По сравнению с Марией-монстром, стоящей возле алтаря, образ Девы Гваделупской был маленьким и намеренно спрятанным чуть ли не в самый дальний угол храма, так что его почти не было видно.

– ¡Sí! – крикнула Лупе, топнув ногой; она вдруг плюнула на пол, почти идеально попав между двумя Девами.

– Еще один возможный обман, – сказал Хуан Диего, дабы объяснить спонтанный плевок сестры. – Но Гваделупская Дева не так уж плоха, просто ее немного подпортили.

– Так это та самая девочка… – начал было Эдвард Боншоу, но брат Пепе предостерегающе положил руку на плечо айовца.

– Не говорите этого, – предупредил Пепе молодого американца.

– Нет, она не та самая, – ответил Хуан Диего. Невысказанное остановленное слово зависло в храме, как будто его передала одна из чудотворных Дев. (Естественно, Лупе прочитала мысли нового миссионера; она знала, о чем он думал.)

– Нога мальчика не в порядке, она раздавлена и вывернута не в ту сторону, – сказал Эдвард брату Пепе. – Разве не доктор должен его осмотреть?

– ¡Sí! – крикнул Хуан Диего. – Отвезите меня к доктору Варгасу. Только хозяин надеялся на чудо.

– Хозяин? – спросил сеньор Эдуардо, как будто это слово можно было принять за обращение верующего к Всемогущему.

– Только не этот хозяин, – сказал брат Пепе.

– Какой хозяин? – спросил айовец.

– El jefe, – сказал Хуан Диего, указывая на взволнованного Риверу, придавленного сознанием собственной вины.

– Ага! Отец мальчика? – спросил Эдвард у Пепе.

– Нет, наверное, нет – он хозяин свалки, – сказал брат Пепе.

– Он был за рулем грузовика! Он слишком ленив, чтобы починить боковое зеркало! И посмотрите на его дурацкие усы! Ни одна женщина, которая не проститутка, никогда не захочет его с этой волосатой гусеницей на губе! – проблекотала Лупе.

– Боже, она говорит на своем собственном языке, верно? – спросил Эдвард Боншоу брата Пепе.

– Это Ривера. Он вел грузовик, который меня переехал, но он для нас как отец – лучше, чем отец. Он нас не бросает, – сказал Хуан Диего новому миссионеру. – И он никогда не бьет нас.

– Ага, – сказал Эдвард с несвойственной для него осторожностью. – А твоя мать? Где она…

Словно вызванная Девами-бездельницами, взявшими себе выходной, Эсперанса бросилась к своему сыну у алтаря; она была восхитительно красивой молодой женщиной, которая всякий раз устраивала парад из своего появления, где бы то ни происходило. Мало того что она не была похожа на уборщицу у иезуитов; айовцу она, безусловно, не показалась чьей бы то ни было матерью.

И что такого особенного в женщинах с такой грудью? – размышлял про себя брат Пепе. Почему их грудь вечно так выпирает?

– Как всегда – поздно, как обычно – в истерике, – угрюмо сказала Лупе. На Деву Марию и Деву Гваделупскую девочка смотрела без всякой веры – при появлении своей матери Лупе просто отвернулась.

– Мальчик наверняка не ее… – начал было сеньор Эдуардо.

– Нет, ее… как и девочка, – только и сказал Пепе.

Эсперанса бормотала что-то бессвязное; казалось, она молила о чем-то Деву Марию, вместо того чтобы, как мирянка, просто спросить Хуана Диего, что с ним произошло. Ее заклинания звучали для брата Пепе как тарабарщина Лупе, – возможно, это генетика, подумал Пепе; тут (конечно же) встряла и Лупе, привнеся в невразумительное моление свою долю лопотания. Естественно, Лупе тыкала пальцем в хозяина свалки, пересказывая сагу о растрескавшемся боковом зеркале и ноге, раздавленной в результате того, что грузовик дал задний ход. В девочке не было никакой жалости к Ривере с его губами-гусеницами, который, казалось, был готов броситься к ногам Девы Марии или несколько раз удариться головой о пьедестал, на котором так бесстрастно стояла Богоматерь. Но была ли она бесстрастна?

Именно в этот момент Хуан Диего посмотрел вверх, на лицо Девы Марии, обычно лишенное каких бы то ни было эмоций. Повлияла ли боль на его зрение, или Богоматерь Мария и в самом деле сердито взглянула на Эсперансу – на ту, которая, несмотря на свое имя, привнесла так мало надежды в жизнь своего сына? И что именно не устроило Богородицу? Что заставило Святую Деву Марию так сердито посмотреть на мать этих детей?