Читаем Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) полностью

Вот мы входим в тесную актерскую уборную, где Леля уже сняла с себя костюм Луизы Миллер. Накинув халатик, Леля осторожно смывает кольдкремом грим с лица.

– Молодец, Лелька! – шумно обнимает ее Валентина. – Я знала, что будет хорошо, но что так хорошо – даже не ожидала! Сегодня я окончательно поверила в тебя, рожа ты моя дорогая!

Только собралась Леля ответить на горячие слова Валентины, как в уборную входит Володя. Он стоит перед Лелей и смотрит на нее сияющими глазами. Он и Леля ничего не говорят, только глядят друг на друга.

Мы с Валентиной тихонько уходим.

В коридоре Валентина останавливается.

– Дурачки… – говорит она, утирая глаза. – Ребятишки… Но до чего милы, негодяи окаянные!

А назавтра – студенческий бал…

И – беда! Такая беда, как град, побивающий весенний цвет на яблонях и вишнях!

Все уехали на бал.

Еще днем приезжал парикмахер, пан Теодор, причесал и завил маму, Валентину и Лелю. Все они оделись в легкие бальные платья, прикололи свежие весенние цветы и уехали в Офицерское собрание, в зале которого состоится бал. На кресле приготовлен для папы фрак, на столе лежат парадная фрачная рубашка с крахмальной грудью, галстук и перчатки. Когда папа вернется от больных, – если он вообще вернется раньше утра, у него ведь никогда ничего не известно! – он наденет все это великолепие. Я наперед знаю, как это произойдет. Папа будет одеваться, теряя запонки, не попадая в петли, ругая фрак «идиотом», а крахмальную рубашку – «мерзавкой»…

Я уныло и скучно брожу по квартире, где Юзефа прибирает разбросанные в предбальной суете вещи. Конечно, Юзефа при этом ворчит вовсю – на то она и Юзефа!

– Побежали! Поскакали, гоп-гоп! А куда, а зачем? Спроси их! Нашли себе судовольствию! Какая же это судовольствия, я вас спрашую!

– А что такое удовольствие, Юзенька?

– Настоящая судовольствия, – оживляется Юзефа, – это в баню пойти! Попариться, нашмаровать (намазать) волосы репейным маслом! Апосля того – чай пить… С брусничным соком! Вот это настоящая судовольствия!

– Юзенька, я погуляю немного около дома. Можно?

– А чего ж? Иди. Только не больш, как на полчаса… А я, – Юзефа сладко зевает и крестит рот, – полежу…

Я брожу по нашей улице недалеко от дома. Какое-то странное томление, как перед грозой, разлито в воздухе. Словно все перестало дышать… На небе догорает закат, пурпурный и грозный, – это завтра будет ветер, непогода.

Стою и смотрю, как вечерний сумрак постепенно стирает с неба краски пожара.

И вдруг меня осторожно, негромко окликает знакомый голос:

– Пс-с-ст! Пс-с-ст! Сашенька!

Я растерянно озираюсь. Кто меня зовет?

– Зайди за угол. Скорее!

За углом меня ждет… Вацек. Он очень встревожен, беспокойно оглядывается по сторонам:

– Беги, Сашенька, до Свиридовых… Скажи Борису…

Я не сразу соображаю, что «Борис» – это Володя.

– Скажи Борису: беда! Лысого взяли и Михаила тоже.

– А Володя на бал поехал! С Лелей…

– Ни, не поехал он, потом подъедет. А сейчас сидит, товарищей дожидает… Скажи: не придут, забрали их, в полицию увели… Беги, Сашенька, прендзей (скорее)!

И Вацек исчезает за углом, как бы и не было его.

Торопливо вбегаю в наш подъезд. Поднимаюсь по лестнице, забирая ногами по две ступеньки сразу.

– Володя! – врываюсь я к Свиридовым. – Вацек велел сказать: Михаила и Лысого забрали. И чтоб ты никого не ждал: не придут.

Наморщив лоб, Володя что-то напряженно соображает.

Он быстро сует мне в руки сверток, перевязанный крепкой бечевкой:

– Отдай это Юзефе спрятать… Унесешь? Осилишь?

– Подумаешь! – говорю я, хотя сверток и тяжелый: наверно, в нем книги или бумаги.

– Снесешь – возвращайся, Сашурка! Поможешь мне почиститься…

И он показывает на стоящий в углу чемодан. Я не сразу соображаю, к чему чемодан, если человеку надо почиститься. По-моему, для этого всего лучше щетка! Но тут же понимаю: наверно, в чемодане лежат вещи, которые надо унести…

Со всех ног уношу сверток к нам в квартиру. Бужу Юзефу:

– Юзенька, вставай! Скорее! Сейчас придет полиция…

При слове «полиция» Юзефа мигом вскакивает.

– Якая полиция? – бормочет она, глядя ошалелыми глазами. – Куда яна придет?

– К Свиридовым… Там Володя – один… Надо ему помочь!

Мы с Юзефой бежим к Свиридовым. Все дальнейшее происходит с необычайной быстротой. Юзефа уносит чемодан в нашу квартиру:

– Под свою кровать запхаю!

Мы уносим какие-то бумаги, книги – все, что дает нам Володя. Работаем быстро, бесшумно – просто скользим из свиридовской квартиры в нашу и обратно.

Осмотрев опустевшие ящики письменного стола, пустой угол комнаты, где стояли чемоданы и стопки книг, Володя удовлетворенно вздыхает.

– Хорошо поработали! – говорит он. – Теперь – все.

Спасибо, Юзефочка, и тебе, Сашурка, спасибо!

– Нема за что благодарить, паничику! – отзывается Юзефа. И, помолчав, задает вопрос, который ее, видимо, мучает: – Теперь уже не заберут они вас, нет?

– Ну, это неизвестно… А вы обе уходите! – приказывает нам Володя. – Уходите, пока они не пришли. Я тоже попытаюсь удрать по черному ходу.

Но уйти не удается никому из нас. В передней слышен очень сильный и продолжительный звонок, и одновременно раздается резкий стук с черного хода.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее