Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)

– Хто в таляфоне? А, бодай тебя, дурная голова, ничего не слышу… Хто говорит, спрашую я вас?

Все это Юзефа произносит одинаково громко – в самую трубку. «Бодай тебя» и «дурная голова» звучат так же отчетливо, как и все остальное.

Но телефон может служить вечевым колоколом, только когда мы в городе. Сейчас мы на даче, телефона там нет. Поэтому Иван Константинович зовет нас к себе при посредстве своего денщика Шарафутдинова (кратко: «Шарафута»). Вот и нынче утром Шарафут притопал на дачу – с запиской:

«Дорогие! Прошу всех вас – и Сашеньку – нынче ко мне. На вече!

Ваш Иван Рогов».

Слова «на вече» подчеркнуты. Значит, что-то серьезное.

– Читырём часам, – добавил Шарафут. – Все прихади! Ниприменна! – И еще уточняет: – Баринам. Барыням. Шашинькам. Ниприменна!

Видя, что мама тревожно переглянулась с папой – почему Иван Константинович зовет нас так экстренно, среди недели? – Шарафут говорит маме негромко:

– Письмам получила.

И загрохотал по ступенькам балкона. Слышно, как, отойдя от дачи, он замурлыкал в саду:

Тирли-тирли-солдатирли!
Али-брави-компаньон…

В последнее время Шарафут пристрастился к песням. В соседней квартире, у офицера Блажевича, недавно появился новый денщик. И бедняга Шарафут лишился покоя. Денщик поет какие-то удивительные песни с совершенно непонятными словами:

На Олимпе-д возносился
Равных лет со мной божок!
Тирли-тирли-д-солдатирли,
Али-брави-компаньон!

Шарафут мучительно старается запомнить эти нравящиеся ему слова песни. Чистит на кухне ножи или натирает полы – все время гнусавит под нос: «Тирли-тирли»… Вот и сейчас по удаляющемуся мурлыканью Шарафута слышно, как он отходит от дома все дальше и дальше…

Вдруг «тирли-тирли-солдатирли» начинает снова приближаться. И Шарафут снова всходит по ступенькам.

– Обедай дома не нада! У нас обедай!

После этого Шарафут уходит уже окончательно, бормоча под нос свое «тирли-тирли-али-брави».

Обед у Ивана Константиновича проходит необычно, как-то кисло. Иван Константинович невеселый, даже, можно сказать, скучный. Леня тоже какой-то непонятный. Но всех более взволнована Тамара. По привычной своей выдержке она этого не выказывает – еще бы! «Генеральская выправка» дедушки Хованского!

Тамара уверенно и умело разыгрывает роль гостеприимной хозяйки дома:

– Елена Семеновна, возьмите, пожалуйста… Яков Ефимович, налить вам?.. Сашенька, твое любимое…

Но я-то ведь Тамару хорошо знаю. И явственно чувствую, что она чем-то взволнована. Часто она краснеет – вдруг совершенно невпопад. Глаза ее смотрят поверх наших голов и видят что-то, не видное нам… В чем дело?

Одним словом, сегодня в этом милом доме, знакомомпрезнакомом нам, происходит что-то непонятное. Мама, я, даже папа, которого смутить трудно, держимся настороженно. Папа не шутит, мы молчим. Мы ждем, что будет.

Обед приходит к концу. Уже подали первую клубнику (со своих гряд), уже Шарафут принес кофе.

Папа начинает осторожно:

– Иван Константинович, время идет, мне скоро в госпиталь… Не приступить ли к вечу?

Иван Константинович словно просыпается от сна. Оглядев нас всех пристально, он начинает:

– Дело серьезное. Я получил письмо от сестры генерала Хованского… Она Лене и Тамарочке тетка… то есть бабушка… Нет, внучатная тетка. Тьфу ты, запутался я в этом родстве! Одним словом, она графиня Уварова. Евдокия Дионисиевна – так ее величают… Письмо она мне написала!.. – И Иван Константинович достает из бокового кармана длинный, узкий конверт сиреневого цвета. – Вот… Этого письма я еще никому не показывал. Даже Тамарочке и Лене, а письмо касается именно их обоих. Так что содержание письма здесь никому, кроме меня, не известно. Хочется мне, чтобы мы обсудили его здесь… Все вместе. Вот и предлагаю я: пусть Тамарочка прочитает нам это письмо вслух!

Покраснев так, что даже шея становится у нее густорозовой, Тамара вынимает из конверта письмо и, прокашлявшись, совсем как в классе, перед тем как начать отвечать урок, читает внятно и выразительно:

– «Милостивый государь мой Иван Константинович! Покойный брат мой, генерал Хованский, Сергей Дионисиевич, умирая, назначил своей душеприказчицей супругу свою, Инну Ивановну Хованскую. Вскоре после смерти брата скончалась и Инна Ивановна. Перед смертью ей было угодно составить духовное завещание, по которому она передоверила Вам распоряжение ее денежными средствами и воспитание ее внуков, Тамары и Леонида…»

Тамара читает бегло, не запинаясь. Непонятно, почему Иван Константинович прерывает это чтение вопросом:

– Почерк-то разбираешь ты, птуша?

– Вполне! – отвечает Тамара, словно даже удивившись, и внезапно добавляет, сильно покраснев: – Мне тетушка тоже прислала письмо. Сегодня получила я его…

– А-а-а, – тянет Иван Константинович как-то неопределенно. – Ну, читай, птуша, читай дальше.