Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна

Уже в передней, прощаясь, Люся обещает, словно утешая хозяев:

– Мы к вам еще придем!

– Непременно! – подхватывает Катюша Кандаурова.

Около кладбища нас ждут наши друзья гимназисты: Леня, Гриша Ярчук, Макс Штейнберг. И Диночка с ними. У мальчиков сегодня тоже был выпуск. Макс и Гриша получили золотые медали.

Мы стоим все у могилы, у простого, успевшего уже потемнеть креста с простой надписью:

НАШ АЛЕКСАНДР СТЕПАНОВИЧ

Стоим и молчим. Не надо ничего говорить – у всех одни и те же мысли, одни и те же воспоминания.

Я смотрю на Люсю… «Помнишь, – думаю, – как мы повстречались с ним в последний раз, случайно, в Екатерининском сквере?..» – «Да, – отвечают мне Люсины глаза. – Я еще тогда почему-то подумала: больше я его не увижу…»

И еще я вспоминаю, как я тогда пожалела: почему мы не сказали ему ничего хорошего, приятного? Никогда, думаю, не нужно откладывать такие вещи! Вот не сказали мы Александру Степановичу ничего, а теперь уже поздно! И не узнает он никогда, как мы его любили…

Мы стоим над могилой Александра Степановича. И мне почему-то вспоминаются слова, сказанные как-то папой:

«Люди отличаются друг от друга тем, какая пустота образуется после них. Один умрет – все равно что стул сломался: покупают новый. Другой умрет – никем его не заменишь, никогда не забудешь!»

Пора уходить. Но Маня останавливает нас.

– Вот, – тихо говорит Маня, – постояли, вспомнили Александра Степановича… Все равно как поговорили с ним самим. Все равно как на секунду услыхали его голос…

На улице Гриша Ярчук недовольно хмыкает:

– Мифтика это!

– Грифенька, фолныфко мое! – говорю я. – Это не мистика – это добрая память о человеке!

Ту же мысль читаю в глазах всех остальных. У девочек, у Лени… В глазах Макса Штейнберга, похожих на бархатные лепестки особенно темных анютиных глазок. Макс даже наморщил лоб, напряженно думая, – наверное, он слышит музыку, рождающуюся в его душе.

Последний визит делаем мы с Леней вдвоем: к «нашему камню» – над железной дорогой.

Только опустившись в это кресло, естественно выдолбленное, промытое в камне столетиями дождей и снежных заносов, мы чувствуем, как мы устали. Денек выдался бурный, пестрый. Выпуск в институте, прощание с подругами. Веселый часок у Гороховых. Печальные мысли на могиле Александра Степановича…

От всего этого я очень устала. Мне хочется сидеть тихо, закрыв глаза, слышать, как шумит соседний лесок, как поют далекие паровозные гудки.

– Взглянет кто на тебя и меня, – мечтательно говорит Леня, – непременно подумает: влюбленные!

– Ну и пусть думают! На здоровье!

– А мы, по-твоему, не влюбленные? Нет?

– По-моему, нет!

– Ты уверена?

– Уверена!

– Очень жаль… – вздыхает Леня.

Мы немножко помолчали. Потом Леня снова начинает:

– Хочешь, я тебе скажу, о чем ты сейчас думаешь? Ты думаешь обо мне: «Такой чудесный наш Леня! Такой умный, красивый, талантливый!..»

– Ленечка, это не я о тебе думаю, это ты сам о себе думаешь! Разница?

– Не мешай, Шашура! Так вот, ты думаешь: «Какой этот Леня хороший…»

– И какой скромный! – подхватываю я.

– Так почему же ты в меня не влюблена? – недоумевает Леня.

– Не знаю, Ленечка… – отвечаю я тихо. – Давай помолчим, а?

Со всех сторон бесшумно ползут зеленоватые сумерки. Внизу, под нами, блестит рельсовый путь.

Мы сидим на камне. Леня берет меня за руку. Я приникаю щекой к его плечу. Хорошее, доброе плечо друга.

Издали доносится шум приближающегося поезда. «Иду-у-у!»

Из-за поворота показывается он – предвечерний поезд на Петербург! Большой черный паровоз солидно, хозяйственно топает по убегающим рельсам. За ним длинной змеей разворачиваются вагоны, весело постукивая: «Идем-идем-идем! В Петербург – в Петербург!»

Со своего камня мы провожаем поезд глазами. Вот он и ушел. Поманил и ушел. Под нами снова пустая рельсовая дорога.

– Скоро и мы, – говорю я. – Уедем-уедем-уедем! В Петербург – в Петербург – в Петербург! Учиться-учиться-учиться!

– Вместе-вместе-вместе! – добавляет Леня.

Очарованными глазами смотрим мы сверху на дорогу.

Она убегает все вперед, все вперед, далеко, далеко…

Благословенны дороги, по которым мы уходим в даль!..

Москва, 1958–1959

Конец третьей книги