Дорога в Багдад

Неожиданно, как начался, стук прекратился. Минни насторожилась. За дверью послышались тихие, крадущиеся шаги.

Минни взрогнула.

— Сиди смирно! — цыкнула она сама на себя и хотела было залезть на постель, как вдруг вместо этого подобрала со стола длинный ножик, которым резала колбасу. Потом шагнула к двери, скинула крючок и…

«Это западня», — сказал кто-то в самой глубине ее сознанья, прежде чем она перешагнула через порог. Ножка Минни Гербель, поднятая вперед, тотчас же дернулась обратно, руки снова схватили крючок, но было поздно. Чья-то страшная, мясистая туша ввалилась в комнату, опрокинула ее на пол, затоптала ногами, отыскала горло, открыла ей рот и забила его отвратительным кляпом.

Не прошло и секунды, как Минни Гербель была связана по рукам и ногам и в светлеющем предрассветном сумраке перенесена через пустынную, грязную уличку.

— К Гонореску! — произнес бархатный голос, швыряя ее на сиденье маленького автомобиля. — Живей!

Автомобиль зашипел и прыгнул. Последнее, что могла увидеть Минни, — был толстый, огромный человек, говоривший бархатным голосом. Он не походил ни на мужчину, ни на женщину. Лицо его обвисло складками, как у бульдога, а длинный бабий кафтан перетянут на талии кожаным поясом, какой носят монахи капуцинских монастырей.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Родословная князя Гонореску, а также другие подробности

В ярко освещенном зале гостиницы «Поммер», занимаемой знатным румынским вельможей, сидел чахоточный секретарь Врибезриску и сиплым голосом читал вслух.

Его патрон, холостой князь Гонореску, страдал очередным приступом бессонницы, происходившей с ним на почве горестных размышлений о невозможности достойно продлить столь знатный род, как его собственный, на протяжении трехсот лет четырежды роднившийся с императорскими домами. На этот раз гордая мечта князя в свою очередь породниться с императорским домом, подогретая вдобавок скверными обстоятельствами у Гогенцоллернов и Романовых, потерпела жестокое крушение — две намеченные им невесты предпочли: одна — сделаться владелицей бюро по выдаче справок на предмет покупки художественных ручек для тростей и зонтиков, а другая — позировать перед американским трестом реклам для клейма на ярлыках новой системы вентиляторов. Горе было так сильно, что его сиятельство не спал уже третью ночь.

Он лежал в настоящую минуту на широком ложе под шелковым балдахином. Рядом с ним стояли три детских кроватки, куда каждую ночь с большой помпой укладывали сапоги его сиятельства, брюки его сиятельства и визитку его сиятельства, предварительно сложенные вдоль шва и опрыснутые из пульверизатора. Дело в том, что князь Гонореску до обморока боялся вешалок и при виде собственного платья, повешенного хотя бы в шкафу, способен был заболеть острой пищеварительной диспепсией.

— Читай, Врибезриску! — тоскующим голосом произнес он, когда секретарь остановился, чтобы откашляться.

— «К…княгиня…» кха, кха! — сипло пробормотал Врибезриску, — «княгиня Аменогамия Гонореску, урожденная принцесса Пидхвист, проходя мимо японской вазы синьора Лучелио, спросила, сколько стоит, и, по словам кастеляна замка, опустила вазу себе в карман, посмотрев во все стороны. Это и было причиной знаменитого иска Лучелио к Гонореску, поданного четырнадцатого дня января месяца, года…»

— Пропусти!

Секретарь быстро моргнул красными веками и пропустил две-три страницы семейной хроники и родословной великих князей Гонореску, служившей единственным чтением для последнего отпрыска этой фамилии.

— «Князь Горностай Гонореску, старший в роде, — засипел секретарь, — любил подшучивать над молодыми поселянками, встречая их где-нибудь поблизости замка. Очевидцы свидетельствуют, что князь Горностай при виде оных отменнее всего любил расстегнуться и приступить к…»

— Парле франсе!

Но несчастный секретарь не успел перевести образ действий Горностая на французский язык, отчего означенный образ, несомненно, немало бы выиграл. В дверь спальни раздался сильный стук, и, не дожидаясь разрешенья, толстый, огромный человек с обвислыми щеками, не похожий ни на мужчину, ни на женщину, в длинном кафтане, повязанном капуцинским ремешком, ввалился к почивающему князю.

— Князь, — начал он бархатистым голосом отдуваясь и вытираясь, как прачка, только что разогнувшая спину, — приказано — сделано. Девка сцапана. Прикажешь ввести сюда, или в девичник?

Гонореску глубокомысленно почесал нос… Он был недоволен. Он не любил вмешательства в свои частные дела и в глубине души надеялся, что распоряжение американца, навязавшего ему рьяную венку, останется невыполненным.

— В девичнике у нас сорок две штуки, — пробормотал ом сердито. — Норма для порта Ковейта заполнена. Есть вакансия на Константинополь низшего разряда, для носильщиков и звонарей. Отправьте ее туда.

Толстяк повернулся, чтобы выйти.

— Насколько могу судить, князь, она еще девушка! — проговорил он уже у дверей.

Князь подпрыгнул на кровати, как карась: