Дорога в Багдад

— Говори, правоверный, и да не сойдет ложь с твоих уст иначе, как с дуновением жизни, — мрачно проговорил мулла, выступая вперед и удерживая за собой окровавленную толпу фанатиков. — Кто этот чужестранец, что осмелился подъехать к священной гробнице? Чьи люди поили верблюдов у чистой воды пророка?

— Это преступный Мартин Андрью, убийца аги Кавендиша! — пронзительно крикнул косматый. — Он ехал с ним вместе в проезде и ночью убил его. Велик аллах! Могучи законы бога! Они привели убийцу ко гробу убиенного! Поднимите священные талисманы и растерзайте убийцу!

— Чудо! — завопили все муллы и дервиши, сколько их было и стали раздирать свои одежды.

— Чудо! — застонала толпа.

— Ловите убийцу!

— Смерть Язиду!

— Смерть пастору Мартину!

Дико вопя и завывая, тысячное стадо кинулось через лощину в кусты, колючки и щебень, где на пыльной земле еще сохранились отпечатки ног беглеца: два следа, жирный и бледный, крупный и мелкий, от здоровой и от деревянной ноги.

Пастор Мартин Андрью бежал без передышки. Но деревянная нога застревала в сухих рытвинах. Колючки цеплялись за хитон. Сердце останавливалось. Нечаянно оглянувшись, он увидел, как тысячи людей, горошинками рассыпавшись по тропинкам, неслись и катились на него со всех четырех сторон.

— Ай! — визгливо крикнул пастор, споткнувшись о камень. Что-то хрустнуло. Деревянная нога, застряв в расщелине, переломилась пополам. Мартин Андрью схватил ее обломок, швырнул от себя и разразился проклятьем! Сотни тяжелых, прерывистых дыханий бегущих, набегающих, наваливающихся людей окружили его кольцом. Секунда, и чьи-то ногти вонзились в плечо пастора.

— Га! — простонала толпа, ударяя себя в грудь. — Га-а! Велик аллах! Велики законы его!

На искаженном лице пастора Андрью мелькнула гримаса. Он сделал попытку вырваться. Стал корчиться. И вместе с тошным страхом, плевками, слюной, хрипя от безумной тяжести, давившей ему печень, извиваясь, корчась, выкрикнул:

— Сволочи! Сброд! Спасите меня!.. Пустите! Караул! Не я! Не я! Никогда я не убивал Кавендиша! Не мог его убить! Ведь я сам…

Кровавая каша полезла ему в глотку. Толпа навалилась на пастора Мартина Андрью, задавила его, выпустила из него кишки, как дети выпускают из тюбика клей синдетикон.

— Скандал! — пробормотал косматый, еще раз взглянув вниз, в ущелье Четырех долин, с горы, на которую вынесла его лошадка. — Ну и трус же он был, прости господи!

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ, с которой надо начать читать всю книгу, написанную по доброму восточному обычаю задом наперед

— «Красное знамя»! «Красное знамя» «Роте фане»!

— «Звезда Востока!» Газета персидских коммунистов!

— Журнал «Мусульманский Восток»!

— Московская «Правда»!

— Сенсация! Европейский скандал! Полный текст письма!

Газетчики не успевали выкликать. Газеты выхватывались из рук. Покупали все: европейцы, купцы-арабы, курды-кочевники, немцы, туристы, дамы, рабочие…

На огромном листе, без комментариев, без объяснений, под черным дурацким колпаком с бубенчиками, был напечатан на трех европейских и трех азиатских языках следующий документ:

«№ 188

A/II

Порт К о в е й т

Сэр Томас, старый тюфяк!

Твое письмо с выражением горячей скорби по поводу приговора, вынесенного мне этим кастратом, доктором Сульпициусом Блессингом, я получил и смеялся над ним. Неужели ты воображаешь, что я (я!) буду кротко ждать прогрессивного паралича и приятной перспективы есть манную кашку из рук своей экономки? Узнай, старое ничтожество: мне предстоит иная доля, уготованная всем великим развратникам, судя по житию святых и истории римских пап, — я должен принять мученический венец и положить собою начало новой религиозной эры, потому что религия — единственная наша узда на морду колониального мула, начинающего уже лягаться под влиянием русской пропаганды.