Дорога в Багдад

Если б бедняга Вайсбарт, очнувшийся от столбняка и приступивший, вместе с Францем, к прерванной службе, мог отдать себе отчет во всем происшедшем, он сказал бы, следуя логическим запросам ума своего, что вселенная помешалась. Толстый кожаный кошель, полный американских долларов, был первым тому доказательством, — а небольшой жетон — вторым.

— Вселенная помешалась, — сказал бы Вайсбарт, — на круговом сыске. Должно быть, так оно необходимо с точки зрения Лиги наций. Английские сыщики следили за Кавендишем, турецкие за английскими, английский частный сыск за турецким, я за английским частным, неизвестный человек за мной, вследствие чего… гм… у меня и у Франца прибавилось недвижимости, а также звания!

С этими словами добрый Вайсбарт показал бы таинственный жетон и шепнул бы, что он назначен неведомыми людьми следить одним махом за английской частной, турецкой правительственной и пастором Мартином Андрью.

Во всем этом не было ни на горошину лжи. Вайсбарт действительно следил и с точностью записывал странные результаты слежки. Дело в том, что кроткий английский пастор, внезапно ставший объектом слежки, казалось, позировал перед сыщиками, словно провинциальный актер перед фотографом. Он давал заглядывать себе в лицо. Он выходил чаще, чем нужно, в коридор. Звук, его голоса раздавался то в одном, то в другом углу вагона. Чем дальше летел поезд, тем говорливее и оживленнее становился пастор. Тонкие пальцы, внезапно мертвевшие, выдавали вдруг, на несколько секунд, странной синевой своих ногтей и белесоватой мертвенностью кожи нарушенный обмен веществ и останавливающуюся работу сердца. Только одно оставалось неизменным в нем: деревянная походка да неподвижность небольшой и узкой, почти женской, ступни.

Не менее странным казалось и поведение сыщиков. Вайсбарт вздрогнул, уловив выражение двух пар черных глаз, неотступно следивших за пастором. Турки, по видимому, полны были ненависти. Эта ненависть, почти личная, сквозила в каждом их движении и сдавленном звуке гортанного голоса, когда, наклонив головы, они шептались между собой по-турецки, в сжатых кулаках, в странном свисте, говорившем о стиснутой челюсти, — турецкие сыщики посвистывали про себя, гляди в спину своей жертвы. Англичане тоже заслуживали внимания. Их взгляд был равнодушен, но неотступен, с холодной цепкостью ловил он каждое движение пастора. На каждой остановке один из сыщиков выходил из вагона. Другой оставался возле купе. Было ясно, что первая попытка пастора к бегству будет тотчас же пресечена его холодными английскими собратьями.

Но пастор и не думал ни о каком бегстве. Настроение его беспрерывно менялось. Он не мог ни на чем сосредоточиться. Спокойствие, ласковое спокойствие, пленившее немецкую жандармерию, совершенно покинуло его, и перед самым Константинополем в этом сухом, породистом лице были все признаки скрытого нервного расстройства: истерически дергалось веко над глазом, посинели губы, беспокойно двигались уши. Встав с дивана и захватив небольшой саквояж, он напряженно смотрел на сияющий синим и розовым отблеском далекий наплыв Стамбула, простор горячего неба над городом минаретов, стаю блуждающих голубей. Запах роз и пыли пахнул в окно. Стеклянный купол вокзала накрыл поезд. Оглянувшись на сыщиков, пастор Мартин Андрью почувствовал вдруг ту драгоценную химическую реакцию, какая возникает в нашем теле от неведомых действий внутренней секреции, чаще всего после тяжелых припадков отчаянья и неврастении.

— Все ерунда, я живу, жить хорошо! — вот как можно было бы определить шестью словами эту реакцию. Дыхание нагретого вокзала, шум гортанных голосов, яркие алые улыбки вежливых чиновников из-под нафабренной синевы усов, — и розы, розы, сотни букетов роз — все это охватило пастора здоровым призывом к простой и бесхитростной жизни. Воровски оглянувшись и не видя своих преследователей, пастор Мартин Андрью быстро юркнул из вагона и кинулся прочь от поезда, в самую гущу вокзальной толпы.

Несколько секунд, казалось, он был свободен. Сыщики исчезли. Осторожно выйдя в город и подозвав такси, пастор с облегчением поставил ногу на подножку. Дверца раскрылась перед ним.

— Добро пожаловать, мистер, Андрью, — ласково произнес из такси чей-то голос.

И, прежде чем пастор успел отпрянуть, сильная рука втянула его внутрь.

Тотчас же из-за киоска вышла пара английских сыщиков и со скучающим видом повернула к вокзалу. Циничная улыбка сыщиков и глаза их, внезапно ставшие утомленными, говорили, что дело сделано и забота упала с их плеч долой.

Зато им теперь придется здорово поработать! — пробормотал один из них, глядя вслед удаляющемуся такси, за которым на велосипедах неотступно следовали турецкие сыщики. — Им-то уж не удастся выбраться, как нам с тобой!

С этими словами английский сыщик крикнул газетчика и отобрал у него с десяток турецких газет и журнальчиков.

— Пари на десять фунтов, что здесь уже пропечатали вашего молодчика!

Его товарищ прервал зевоту судорожным взрывом смеха.