Дорога в декабре

— Говорят, что в Москве сейчас все шхерятся, по нашим хатам обыски идут. Веня, он вообще бездомный, ему жить негде, а Рогов сказал, что на поезде ехать в его Сибирь стрёмно — паспорт все-таки надо показывать, когда билет покупаешь, а на электричках… сам пойми: озвереешь, пока доедешь. Поэтому они к нам, — Негатив глубоко затянулся, выпустил дым, проследил его путь глазами, — к нам приехали. А чего ты так всполошился?

— Ко мне мусора уже два раза приходили.

— Ты их не пустил?

— Нет, меня не было. Они к матери приходили.

— И ко мне, — сказал Негатив.

— И чего?

— Я им не открыл. Они постучали два часа и ушли.

— А ты в это время сидел, пришипившись.

— Не, мы с ними душевно общались через дверь. Обещали, что меня выебут и высушат.

Саша посмотрел на Негатива и в который раз оценил его крепкое, прозрачное, не показное мужество. Негатив действительно не боялся быть избитым, и даже избитым жестоко, и вовсе равнодушно относился к угрозам. Его несколько раз от души лупили дубинками за нанесение черной краской на стены здания администрации наглых надписей вроде «Губернатор, сдохни!», и за то, что он влепил этому самому губернатору в лицо торт. Около полугода назад Негатива взяли под стражу и в течение двух дней из него конкретно выбивали показания на товарищей — за неделю до этого местное отделение «Союза…» бутылками с зажигательной смесью подожгло офис сайентологов: любых сектантов пацаны не любили. На пожар вовремя подоспело «01», но скандал получился немалый. После двухдневных пыток Негатива отпустили. Полтора месяца ему помогал есть, одеваться, завязывать шнурки младший брат, Позик, — полная противоположность Негативу — разбитной одиннадцатилетний малец, с вечной улыбкой на наглой роже, самый младший из местных «союзников»…

Ну да, они называли себя «союзники». Это поначалу бессмысленное слово обрело со временем плоть, и звучание, и значение.

Впрочем, с нелегкой руки журналистов их часто называли «эсэсовцы» — по первым двум буквам наименования партии, а порой, когда хотели унизить или указать на молодой возраст пацанов, состоящих в «Союзе созидающих», — «отсосы».

Негатив никого не выдал из «союзников», и себя в том числе. Он ведь тоже бутылки кидал. Хотя не он один, конечно.

— Но дверь менты не стали ломать? — спросил Саша, глядя на отбитый в какой-то глупой драке верхний зуб Негатива.

— Не стали.

— А чего не открыл?

Негатив раздраженно посмотрел на Сашу.

— Тебя ничем не вдарили в Москве, нет? Я же тебе сказал, Веня и Рогов у меня. Сначала лежали под диваном. Потом Веню мы скрутили в ковер, в угол поставили, а Рогов в шкаф влез… Короче, веселились все два часа…

Саша быстро выпил чай.

Вроде есть хотел. Расхотелось.

— Они где? — спросил.

— В кафе напротив сидят. Одну чашку кофе на двоих пьют. Пошли?

Саша прихватил денег из заначки, кусок сыра, лучку деревенского, хлеб и банку консервов, хотел было вернуться, чтобы написать несколько слов матери, — и махнул рукой. Еще раз написать, что «все нормально»? Куда уж нормальней.

— Ага, вот они! — Саша вдруг понял, что очень рад видеть и Веню, шмыгающего еще не поджившим носом, и подтянутого Лешку. Обнял и того и другого.

Теперь надо было что-то делать, куда-то вести пацанов.

Звонить по знакомым из дома Саша не решился — телефон прослушивался, по этой причине он в свое время пропалил одну партийную акцию.

И знакомых-то у него не было таких, чтобы завалиться ночевать втроем.

«И даже одному», — вдруг подумал Саша удивленно, но безо всякой грусти.

Так сложилось в последние годы, что круг Сашиного общения ограничился партийцами. Не то чтоб на иные дружбы не хватало времени, хотя, да, не хватало, но главное — что это было уже не нужно, незачем, неинтересно.

Идти на квартиры к местным «союзникам» тоже не стоило — по ясным причинам: туда могли нагрянуть люди в штатском.

На улице начало моросить, но они, оставившие прокуренное, с навязчивой музыкой и неприветливыми ценниками кафе, шли бодро, с удовольствием и наперебой вспоминая, как все было в Москве…

Негатив с интересом слушал, иногда внимательно заглядывая в лицо тому, кто говорил.

Остановившись у ларька, Саша купил бутылку водки и три пластиковых стаканчика — Негатив не пил, потому что натурально зверел от алкоголя.

Рогов не выказал протеста покупке, Веня выказал радость.

Они зашли на детскую площадку, где Саша провел в ранней юности много часов, потребляя разной крепости алкоголь, исследуя податливых или неподатливых сверстниц.

Присели в теремке, Саша вытащил из карманов сыр, хлеб.

— А ножа-то нет, — сказал он, вертя в руке банку консервов.

Рогов молча вытащил из рюкзака перочинный ножик. Ловко вскрыл банку.

Разлили, чокнулись…

Скоро стало совсем хорошо, только ягодицы мерзли на сырой лавке. Саша иногда вставал и прохаживался, Рогов подстелил рюкзак, а Вене, похоже, было все равно.

Негатив не садился — слушал. Взял себе сырную корку — их обычно выбрасывают — и жевал медленно, откусывая по малому кусочку.

— На… возьми… — Саша подал ему ломтик сыра.

Негатив взял. Подождал, пока все продолжат разговор, и незаметно положил на место.