Дорога в два конца

— Говоришь, устал солдат?.. Солдата умеючи жалеть следует, подполковник. Сегодня эта жалость в движении. — Усталые широко поставленные глаза командарма неожиданно лукаво и весело улыбнулись, разгладив морщины на лице. — На дивизию не пора, Казанцев? — Он засмеялся жестко, вспомнил о художествах Рябцева, командира дивизии Казанцева. Женолюб. Ни одной юбки не пропустит и очень уж к «наркомовским» привержен. Лично храбр до безумия. Но этого хватит сейчас разве что ротой командовать. Курскую с трудом вытянул. С тихой грустью оглянулся на дорогу, вслушался в ее ровный гул. — Знаю, знаю: желания солдата зависят от хода мыслей начальства. — Лицо командарма резко поскучнело, скулы обтянула сухая, синеватая от недавнего бритья кожа. — Впереди Днепр. Готовься… Батя твой председателем колхоза, говоришь? Угу!.. Ты семью, кажется, искал? Ничего не слышно?

— Ничего, товарищ генерал.

— Да-а, семья, семья…

Оба понимающе хмыкнули, сознавая, что на этой дороге они ничего в волнующем их решить не смогут и что эти волнения делают их равными, минуя звания.

«Нет, нет! Рябцева комдивом за Днепр пускать нельзя, — мелькнула укрепившаяся после встречи о Казанцевым мысль. — Буду ставить вопрос на Военном совете…»

Из туч выглянул бельмастый месяц, к дороге шагнули тяжелые мокрые кусты. На востоке из-под туч алым клином прорезалась заря, потянуло холодом. Солдаты ежились, натянули пилотки на уши. Носы — синие, глаза — бесцветные.

* * *

Под утро полк Казанцева втянулся в хуторок, который встретил солдат тишиной и запустением. Дорогу на мостик через овраг загораживали несколько разбитых телег, автобус, перевернутый набок. Вокруг автобуса — посуда, одеяла, печатная машинка без чехла, бумаги, цветные открытки. Плотников слез с лошади, ковырнул носком сапога в бумагах, поднял открытку, зафыркал в нос и подал открытку Казанцеву. Казанцев тоже фыркнул и кинул открытку назад в кучу бумаг.

— Пакостники.

Через поваленные воротца въехали в первый двор за мостиком, спешились у крылечка. Во дворе уже запылали костры, запахло крутым кипятком и заварным чаем. День поднимался ясный, светлый, по-осеннему просторный и после ночных заморок свободный от страхов и загадок. Блеск начинавшегося дня отражался и на лицах солдат и офицеров, делая их оживленнее и свежее.

Плотников уже сообразил на сорванной сарайной двери закусить, и несколько командиров с веселым оживлением уселись вокруг этой двери.

Над двором потянулись мережи птичьих стай, с высот во двор спускалось прощальное курлыканье журавлей. Птицы летели на юг и тянули за собою с севера угрюмоватые холстины туч.

— И как они, бедняги, не заблудятся? — сказал кто-то в сочувствие птицам. — Земля за войну так переменилась.

Неожиданно во дворе заметили, как в некошеных ржах поверх хутора замелькало, запрыгало белое пятно. Бежавший спотыкался, припадал к земле, мелькая надо ржами головою и рубахой.

— Женщина!

Минут через десять босая, распатланная, захлюстанная по пояс росою, задыхаясь и хватаясь руками за грудь, женщина сидела на сходнях с обломанными перильцами. — Немцы!.. Сюда идут! — Белые круглые глаза женщины споткнулись о хустку, мокро обвисшую на плетне. Обхватив голову руками, она запрокинулась назад и зашлась в судорожном беззвучном плаче.

* * *

Немцы шли без опаски, видимо не зная о русских в хуторе. На машинах, бронетранспортерах. Впереди четыре танка. Так и впустили их в хутор.

И когда все было закончено в полчаса, то Казанцев даже удивился так же внезапно восстановившейся, как и вначале нарушенной тишине, спрыгнул с крыши дома, откуда наблюдал за боем, и вместе с Раичем направился к подбитым танкам. Из дворов и палисадников, охорашиваясь на ходу, выходили автоматчики, артиллеристы. Прогнали пленных, человек сорок, — угрюмые, пугливо пришибленные. Разбитые танки и убитых немцев обходили, косясь и сбиваясь в кучу, как овцы.

Приехал начштаба дивизии, низенький квадратный подполковник, неразговорчивый и невозмутимо спокойный. Крупная серая голова его без шеи покоилась прямо на покатых плечах.

— Теперь видишь? — кольнул он Казанцева голубоватыми навыкате глазами и упреком в голосе, оглядывая разбитые машины, трупы на дороге и огромную черную плешину на выгоне от залпа «катюш». — А разведка доносила: впереди крупных сил нет… Доверять — доверяй, а проверять — проверяй. На войне врут не меньше, чем на охоте.

Упрек в словах и в голосе относился к комдиву. Казанцев вспомнил ночной разговор с командармом и не впал, радоваться или нет такому положению. Факт, конечно, что сегодняшняя история может повториться куда в худшем варианте.

* * *