Дорога в два конца

— На заводе ленинградские есть. Слесаря. — Прикурил, плюнул к захоженному порогу. — А что они могут сказать? Их в декабре прошлого года самолетами в Кущевары вывезли, а оттуда сюда. Год, считай. Да и город такой. Ты где жил в Ленинграде?.. На Обводном?.. Напротив Балтийского вокзала?.. Завтра сходим к ним. Их семеро, что-нибудь да скажут. — Поскреб небритую щеку, вздохнул: — А нас, наверное, все же вышибут скоро. На заводе что ни день — новые планы, и Сталинград с языка не сходит.

— Сталинград сейчас у всех на языке.

На нарах сухо, рвуще закашлялись, и на свет коптилки выдвинулась лохматая голова старшины Лысенкова.

— На ужин опять картошка мороженая. — Лысенков ожесточенно поскреб в затылке, под гимнастеркой на спине. — Костя, кинь портянки. На трубе сушатся.

Кленов подал старшине портянки, набросил на плечи шинель и вышел из землянки. Густая вязкая темнота ударила по глазам. Глухо шумели свою думу сосны. У самой земли полз холод, перекинутый ветрами от полярных льдов через Уральские горы. Вместе с холодом снизу к сердцу поднималось и знобкое сосущее чувство тревоги перед наступающими событиями и полной неизвестностью о доме, матери.

Дверь землянки скрипнула, выпустила Лысенкова (по кашлю угадал).

По лесной просеке заметались желтые снопы света, рассыпались мелкое тарахтение и тяжелые вздохи на ухабах: с завода за ночной сменой танкистов шла полуторка.

Глава 18

В линялой синеве неба глухо прострекотало, будто кто громадный разодрал одежду по швам. С Хоперского шляха, из жгучих облаков пыли, злобно стучали скорострельные пушки, захлебывались крупнокалиберные пулеметы. Небо расцвело черными бородатыми бутонами, блескучий воздух искрестила паутина огненных нитей. Пятерка краснозвездных машин неуклюже ныряла между этими черными бутонами, пробивалась к танковой колонне на шляху.

— Собьют, проклятые. — Галич облизал кончики обсосанных усов. Из-под грязного щитка ладони зверовато блестели суженные монгольскими скулами зрачки.

— Низом бы им.

— Будто низом не стреляют.

Самолеты приближались к шляху удивительно медленно. Они отвернули чуть вправо, заходили с хвоста колонны. Неожиданно у одного из них отделилось крыло и, кувыркаясь, полетело вниз. Обгоняя обломок, камнем рухнул и весь самолет, и через минуту до стоявших на хуторской улице докатился из-за холмов тяжкий гул взрыва. И почти одновременно с этим взрывом задымил второй самолет. Он круто развернулся и потянул к Дону, но клюнул вниз. И теперь тяжкий гул над хутором поплыл со стороны Лофицкого леса. Оставшиеся три самолета выстроились в цепочку, прошлись над колонной. На шляху выросли колючие рыжие столбы дыма и пыли, вспыхнули пожары. На втором заходе задымили еще два самолета. Один неправдоподобно легко развалился в воздухе, второй развернулся было и лег на обратный курс, но тоже упал где-то у Лофицкого леса. Последний из пяти взвыл моторами и растаял в молочно-дымной синеве. Все произошло удивительно быстро, на глазах у толпившихся на улице хуторян.

— Накаркали, вашу мать! — Галич в сердцах плюнул в пыль, по-над плетнями направился к своему дому.

— Русь капут! Сталинград капут! — кричали ему в спину голопузые итальянцы, тоже высыпавшие за дворы и наблюдавшие за боем.

— Подожди, образина проклятая, придет и твой капут, — на ходу запальчиво огрызнулся Галич.

Итальянец с черной, аккуратно подстриженной бородкой, в ботинках на босу ногу и в трусах растерянно пробормотал что-то себе под нос, проводил Галича злым взглядом.

— Не задирай их, окаянных, Селиверстыч, — посоветовал наблюдавший сцену от своей калитки Воронов. — Будь они неладны.

— Нехай они ублажают меня, а не я их. Я у себя дома, на своей земле, — по-петушиному вскинул голову Галич и локтями поддернул штаны.

Итальянцы послали к упавшим самолетам несколько машин. Машины вернулись на заходе солнца. Но хуторяне ничего не знали о судьбе тех, кто был на сбитых самолетах.

В душной темноте горниц долго не спали в эту ночь.

Утром Алешка Тавров, Володька Лихарев и еще несколько ребят пошли к Лофицкому лесу. У Острых Могил, на седых от мелкой полыни солончаках, нашли небольшую обгоревшую воронку. Метров на пятьдесят в окружности от нее валялись дюралевые обломки. Два круглых шестнадцатицилиндровых мотора откатились еще дальше. Никаких следов, ни живых, ни мертвых летчиков ребята не нашли.

— На парашютах вроде и не спускались, — усомнился Володька.

— Это тот, у какого крыло отбили. Ишь где оно.

У самой макушки Могил, в колючем татарнике, на солнце серебрилась дюралевая исковерканная плоскость.

У Лофицкого леса оба самолета упали почти вместе. Один из них скользнул по скату балки и сохранился довольно хорошо. Стеклянный колпак был разбит и сдвинут назад. Навалившись на приборный щиток, в кресле застыл летчик. Алешка потянул его за плечо назад — и тут же отшатнулся: лица у летчика не было. Была кроваво-синяя маска, успевшая вздуться за ночь.

— Итальяшки его обшарили. Карманы повывернуты.