Дорога в Китеж

Беседа длилась до самых сумерек. Время пролетело незаметно.

– Уже почти шесть! – спохватился Михаил Гаврилович. – Скоро будут Атос с Арамисом. Поедем ужинать.

– Мы же только что поели?

– То обед, а то ужин, – удивился Питовранов. – Едемте с нами, я вас познакомлю с приятелями. Вы друг другу понравитесь.

– Я не могу столько есть.

– Ну и не ешьте. Мы собираемся в «Красный Кабачок». Там музыка, весело. Посмотрите на петербургскую публику. Что вам взаперти сидеть?

Они зашли в нумер, где Мишель поменял дневной сюртук на вечерний. Переоделся в обычную одежду и Ларцев, отчего сразу перестал являть собой оригинальную фигуру. Стал просто длинный, тощий юнец в широком, мешковатом сюртуке, с не по-столичному обветренной физиономией и странной точкой посреди лба.

Воронцов с Ворониным, уже ждавшие на улице в коляске, на мальчишку едва взглянули. Он их ничем не заинтересовал, а только раздосадовал. Благовоспитанный Эжен хоть вежливо поклонился, а Вика буркнул:

– Черт бы тебя драл, Мишель, как это некстати!

– Что это вы оба чудные какие-то? – спросил Питовранов. – Случилось что-нибудь?

– Случилось…

Рокировка

Таинственный разговор между Атосом и Арамисом на выходе из бильярдной – о некоей Корнелии и ее странной записке – требует разъяснения.

Устраивая перед смертью благополучие единственного сына, сенатор Воронцов позаботился не только о его служебной будущности, но не забыл и о семейном счастье – присмотрел хорошую невесту да взял с безотказного Евгения Николаевича слово исполнить последнюю волю умирающего.

Дочь лицейского приятеля старого графа, Льва Карловича Дорфа, к тому времени уже покойного, была девушка небогатая, но замечательно умная и твердая. Именно такая супруга, по убеждению сенатора, и требовалась витающему в облаках Эжену, который, будучи предоставлен сам себе, скорее всего избрал бы спутницу, вряд ли ему полезную.

Корнелия Львовна обладала исключительными достоинствами. Поначалу Атос стал бывать у нее единственно по долгу сыновнего послушания, но скоро полюбил барышню всей душой, а еще больше влюбился в дом.

Дело в том, что девиц Дорф было две – еще Лидия Львовна, сестра будущей невесты Эжена, существо тоже притягательное, хоть в совсем другом роде.

По внешности они были совершенно одно лицо, поскольку родились на свет одна через десять минут после другой: стройные и белокожие брюнетки с крупноватым носом и широковатым ртом, то есть отнюдь не красавицы, но очень, очень привлекательные. При этом спутать Лидию с Корнелией было невозможно, слишком уж они были разные, прямо с колыбели. Когда первая лежала смирно и только плакала или улыбалась, вторая все время пыталась приподняться, ухватиться за перильца и даже вовсе вылезти. С годами это различие темпераментов только усугубилось.

Старшая, Корнелия, была пугающе умна, остра на язык, любительница во всем предводительствовать. Младшая покоряла милотой и девичьей беззащитностью. Корнелию она во всем слушалась, почти боготворила, та же в ответ оберегала ее от всех волнений и неприятностей.

Неудивительно, что отец Эжена остановил выбор на Корнелии Львовне, угадав, что она будет покровительствовать и над мужем. Молодому идеалисту подобная защитница придется кстати.

Как уже было сказано, Евгению Николаевичу очень нравились обе сестры. У них дома он чувствовал себя, как в элизиуме. Корнелия занимала его увлекательной беседой, Лидия волшебно играла на фортепиано – у нее было удивительно нежное, мягкое касание, а иногда сестры пели на два голоса, сопрано и меццо. От этого дуэта сердце приходило в трепет.

Однажды, когда Эжен делился с Ворониным своими восторгами, тот возьми и скажи:

– А не жирно тебе будет одному двух сирен? Не жадничай, поделись с товарищем. Судя по твоим рассказам, Лидия Львовна совершенно в моем вкусе.

И они стали бывать у сестер Дорф вместе. Арамис не скрывал от товарища, что охотно женился бы на младшей – для него это была бы блестящая партия, да и девушка ему очень нравилась. Она не могла не нравиться. Между собой друзья называли барышень Дорф «лас-эрманитас» – из-за черных волос и из-за мастерства, с которым те исполняли андалусийские песни.

Вечера проходили невинно. Ни романтических ухаживаний, ни флирта, ни, упаси боже, вольностей. Разве что иногда перехватывался взгляд украдкой, притом вовсе необязательно в предсказуемом направлении. Случалось, что Корнелия ловила на себе особенный взгляд Воронина, а Лидия – взгляд Воронцова. Впрочем, бывало и наоборот. Взоры наискосок в этом па-де-катр были самым обычным делом, иногда воздух в гостиной прямо звенел от внутреннего напряжения, но общий тон выдерживался самый чинный. Лидия Львовна тихо играла ноктюрны, Корнелия Львовна вела с мужчинами одновременную игру на двух шахматных досках и неизменно обыгрывала обоих.