Дорога в лето

Хотя я не та, кто будет плакать, в моём горле появляется ком. Внезапно я забываю о том, что хотела привлечь его внимание. Вообще забыла о своих планах. Его мама умерла пару месяцев назад. Это она. Та печаль, которую он выражает всем своим существом, и я её чувствую. Кривая усмешка Мэта не может этого скрыть — только не от того, кто знает об этом, не от меня.

— Из какой? — спрашиваю я почти шёпотом. — Ничего, что я спрашиваю? Из какой песни у твоего папы тату?

Я почти вижу, как он сглатывает.

— Последняя строчка из песни «Ты оставишь меня тосковать, когда уйдешь».

Папа слушал эту песню на повторе в первые месяцы после того, как моя мать ушла, эту и кучу подобных. Но у меня нет негативных ассоциаций с этой песней. Я люблю её, и она сделала меня такой, какая я есть.

— Это очень красиво.

Мой голос тих. Это моя попытка быть такой же сострадательной, как Ди.

Мэт улыбается, но на его щеках почти не видно ямочек.

— Спасибо.

— Мне жаль, что ты потерял маму. Это ужасно.

Я говорю это потому, что считаю, что это здорово, когда тебе кто-то сочувствует. Никто никогда не говорил мне, что ему жаль насчёт моей матери и не говорил, что понимает, каково это. Это слишком неловко, поэтому люди просто ничего не говорят. По крайней мере, не в лицо.

— Да, это так, — отвечает Мэт через несколько мгновений. Потом он вскидывает глаза на меня. — Подожди. Ты тоже потеряла маму?

— Да. В прямом смысле. — Я кладу руки в карманы. Обычно я никогда не говорю об этом — вообще-то, всегда вру. Но я хочу, чтобы Мэт знал, что я понимаю его боль, по крайней мере, немного. — Она сбежала от нас, когда я училась в третьем классе. И с тех пор я её не видела.

— О боже. — Он выглядит шокированным. — Мне жаль. Мне не следовало спрашивать.

— Ничего страшного.

Теперь он вглядывается в мои глаза. Мы стоим так, смотря друг на друга, но потом я начинаю мямлить:

— Что ж, эмм, — заикаюсь я. — Увидимся…

— Увидимся в Арканзасе, да, — быстро произносит Мэт, отводя взгляд.

Я ухожу, всё ещё сжимая блокнот в руке. О боже, как я хочу, чтобы этот блокнот был огромной пачкой сигарет. Возвращаясь к автобусу, я практикую то, что мой терапевт называет «разговор с самим собой». Она советовала прибегать у этому, когда я нахожусь на грани принятия плохого решения, а сейчас точно такая ситуация.

Концепция «разговора с самим собой» достаточно проста: не важен шум вокруг — в моём случае это, как правило, смех и грохот музыки на вечеринках или в баре — нужно найти тихое место в своём сознании и внимательно расспросить себя. Например: «Рейган, неужели ты думаешь, что снять с себя лифчик и одеть его на парня, который отключился на диване после пьянки, — хорошая идея?» Далее нужно мысленно ответить на свой вопрос. «Вроде да». «Задумывалась ли ты о последствиях?» «Да. Этот парень проснётся на чужом диване, одетый в лифчик. И сделаю это я».

Наверное, излишне говорить, что этот метод не всегда помогает. Но попробовать стоит. Я закрываю глаза, пытаясь абстрагироваться от шума автомобилей на шоссе и болтовни отдыхающих водителей. «Рейган, тебе на самом деле нравится этот парень или ты хочешь его заполучить только потому, что не можешь им обладать?» «Я не знаю. Возможно, и то, и другое». «Задумывалась ли ты о последствиях? Ди может почувствовать себя обманутой, пресса может узнать, что всё это притворство, её репутация может быть уничтожена. Снова».

Когда захожу в наш автобус, решение уже принято: у нас с Мэтом ничего не получится, никогда. Ведь есть одна грань, которую я никогда не переступлю — доверие Ди.

Тем не менее, после того как я отдаю Ди блокнот и располагаюсь на диване, мои мысли возвращаются к Мэту. Даже его кубики пресса не интересуют меня так сильно, как вытатуированные строчки на его рёбрах, и я чувствую странную ревность. Мэт знал свою маму и любил её так сильно, что сделал татуировку в память об этой любви. Технически, у меня две матери: биологическая мать, которая меня оставила, и мачеха — женщина, на которой женился папа. Но ни одна из них не близка мне настолько, чтобы быть моей мамой. Кажется, будто есть небольшая лексическая разница между словами «мама», «мать» и «мачеха», но это различие огромно в их значении. Оно может оставить брешь размером с лунный кратер в вашем детстве.

Пресса часто называет путь Ди к славе историей Золушки, но это я обременена злой мачехой. Не поймите меня неправильно. Другие женщины, с которыми встречался мой папа, были не лучше — в основном, крашеные блондинки, которые выливали на себя флакон дешёвых духов.